Газеты! Случается, в них появится фото кого-нибудь из местных: если кто получил пятнадцать лет тюрьмы или «грабителя гнали по крышам домов», или «имярек покончил с собой, утопившись в реке».
Анна Марковская действительно умерла. «Оно и лучше для нее, — крестясь, думают пришедшие сюда люди. — Такая худенькая, как из воска… для нее же лучше».
Только мать никак не может поверить, все смотрит то на ведро, то на скрипящую створку окна; она суеверная, ветхозаветная женщина: пока вода неспокойна, дочка еще здесь…
Дамы-благотворительницы тихо молятся. Та, что помоложе, плачет. Свою сумочку она положила на стол сзади.
Маленький Йошка исподлобья поглядывает на Никодима с опухшими глазами. Юные гангстеры встают на цыпочки. И бочком продвигаются к двери. Гогоча, они уносятся с добычей, словно ковбои на резвых скакунах. Несутся, прыгают; вокруг прерия нищеты.
Пожилая дама закрывает окно и опускает ведро на пол. Между делом она замечает на столе сумочку своей спутницы.
— Осторожнее, Элизабет! — шепчет она. Молодая заглядывает внутрь. Лицо ее выражает недовольство, но она не говорит ни слова. Только пристально осматривает присутствующих: они холодно встречают ее взгляд. Эка невидаль — кража. Нищие мы! Потому и крадем.
Спокойные, уверенные глаза. Бесстрастно смотрят они и на умершую девушку. Сегодня ты, завтра я.
Северо-восточный ветер усиливается. Две дамы, словно ангелы во плоти, покидают поселок. На пути им встречаются иссохшие люди, провожают их босые дети. Вон возвращаются те, кто относил самоубийцу Борбаша. Они сделали подарок полицейскому. А вон спешат две молодые женщины. В руках у них ведро. Ветер сорвал с него бумагу. В ведре кровь, кровь. Видно, поблизости резали свинью, и они выпросили себе крови. Они ее и сварят и пожарят, наедятся до отвала.
Место действия: Центральная Европа. А точнее — большой город, название которого начинается с буквы Б. С буквы Б начинается такое множество слов: Богатство! Бедность! Беда! Бодрость! Блаженство! Безысходность! О любезный читатель, назови все это тем словом, какое тебе по душе.
1935
Перевод А. Смирнова.
В ПОРТУ
Когда «Ботонд» подошел к причалу, все затихло. Толстые умные чайки клевали больную рыбу… понемногу, не спеша… в свое удовольствие. Вечером небо вспыхнуло, побагровело, и на другой день налетел ветер. Мы же… словно осенние листья, шелестели, шуршали, слоняясь среди пустеющих складов… еще месяц — и мы все улетим отсюда.
Останутся только крановщики, — чистить шестерни там, над стальными ветвями кранов. И когда они двинут краны… вперед… назад… захрустит на рельсах мороз и лед, а потом все зальет своим светом Луна.
Кроме крановщиков остается обычно только болгарин Чобанов. Сидит себе где-нибудь, наблюдает зиму, колет чурки, точит пилу, иногда пройдется по замерзшему причалу, не обращая внимания, что крановщики его не жалуют. Это могучий человек… лесной исполин; если встанет рядом, кажется, пустил в землю корни. На якорь стал… врос в землю.
Голова у него что твой бочонок; говорит он мало… вечером, когда все успокоится, сидит себе на чурбаке, вокруг постанывают стальные тросы… а он лишь сплевывает в воду — потом идет спать. Словно дерево с места вдруг двинулось.
Мы частенько боролись промеж себя и раз кто-то позвал:
— Иди-ка сюда, Чобанов, я тебя взгрею…
А он на это… подмял одной рукой ящик с сахаром, поиграл им и тихо опустил позади себя. И только рассмеялся в глаза задире.
Не раз заходил у нас разговор, что этого болгарина не мешало бы хорошенько поколотить. Но только… если мы вытягивали три центнера на лямках вдвоем, он делал это один. Его уж и так и этак задирали: — Эй ты, дурья башка… папаша твой не иначе слон был… — и оскорбляли, — а ему все нипочем, знай себе хлеб жует да парой кружек воды запивает. Глаза у него большие были, коровьи. Однажды маленький Кучера, крановщик, и говорит ему:
— Скотина ты, братец.
— Может, и так.
— Небось пять папаш тебя делали.
Болгарин хмыкнул только в ответ. Правило у него было такое — избегать передряг, не вязаться ни с кем. Вел он себя как умный иностранец, всегда уступал.
Но крошка Кучера, недаром из Сегеда, языкастый.
— А мать твоя — постоялый двор. Хозяин там слепой был, пускал кого ни попадя.
— Слушай ты… моя мать бедная женщина, понял? — И с этими словами болгарин, словно камешек, бросил Кучеру в воду. Понятно, все засмеялись вокруг. Маленький крановщик сыпал в воде проклятьями. А рулевой «Ботонда» спустил на веревке ведро и вытащил Кучеру; с тех пор так и прозвали его Лягушкой.