– Слушай, а эта ваша новенькая приторговывает, что ли?
Я удивился. Половина лица Борисыча – это борода, уж ему-то лосьон ни к чему.
– А с какой целью интересуетесь? – спросил я.
Борисыч усмехнулся:
– Да не боись. Недавно она попросила заламинировать какую-то бутылочку. Глупость! Ламинатор предназначен для листов бумаги! Но она такая настырная, что я не смог отказать. Я прошелся термофеном по упаковочной пленке, и все получилось.
Принтер напечатал доклад, но я не торопил Борисыча. Он продолжил:
– Я уже и забыл об этом, но потом она снова пришла, даже пленку притащила.
У меня похолодело в животе.
– Та-ак. А дальше?
– А дальше она стала таскать бутылочки постоянно! Мне надоело, и я научил ее, как запаивать в пленку домашним феном. И вот я думаю, а не бодяжит ли она что-нибудь запрещенное? На вид та еще неформалка.
– Борисыч.
– Оу?
– Ничего плохого она не делает.
– Уверен?
– Могу за нее поручиться.
– Верю тебе, – кивнул Борисыч и протянул мне распечатку.
Когда я уже взялся за ручку двери, он спросил:
– Нравятся неформалки?
– Нравится, – сказал я и вышел.
Все это выглядело подозрительно. На очередной перемене, подождав, пока класс разбежится по разным делам, я направился к последней парте, где Новенькая как всегда рисовала в тетрадке всякую сюрреалистическую жесть.
– Скажи честно, где ты берешь лосьон? – спросил я, присаживаясь рядом.
– Швейцарская фирма, я же говорила, – отмахнулась она.
– Да?
– Да.
Я встал и ушел. Мне расхотелось покупать какую-то разливную бодягу, да еще и по такой цене. Прыщей у меня сейчас не было, кажись, уже и не появятся. В конце концов, подростковый период на исходе, скоро прыщи сменит борода! Было обидно, что Новенькая не созналась. Я думал, мы сблизились.
А в четверг Серега засек Новенькую за производством. Он опоздал на урок и вышел на лестничную клетку, когда коридоры уже опустели. На первом этаже он заметил, что под лестницей кто-то тусуется, заглянул, а там – Новенькая. Дальше он рассказывал историю, перекосив лицо от омерзения. Она сидела по-турецки на полу, перед ней стоял флакон с воронкой в горлышке. Серега подошел как раз тот момент, когда Новенькая смачно сплюнула в воронку.
– Ты ей втащил? – спросили слушатели, вытаращив глаза.
– Да не… – неохотно ответил Серега, – че связываться с сумасшедшей.
(Позже я узнал, что он все-таки попытался на нее тогда наехать, но отхватил лоу-кик.)
Это был скандал. Все кривились, возмущались и орали. Я в основном прикалывался и напоминал, что волшебное средство, вообще-то, работает и жаловаться не на что. Таким образом я смог унять часть злопыхателей, однако Новенькой все равно достался десяток гневных жалоб и наездов.
Лешка навис над ее партой и потребовал деньги назад.
– Или я пойду к директору и все расскажу! – воскликнул он.
Новенькая поднялась и посмотрела на него сверху вниз.
– И что ты расскажешь? – спросила она холодно.
– Что… плевала…
– Иди-иди, расскажи всем, как размазывал по лицу мои слюни.
Лешка сжал кулаки и ушел весь красный. Все знали, что никуда он не пойдет. Никто никуда не пойдет – ни староста, ни хулиган, ни задрот, ни мажорчик, ни первая красавица класса (так называемая). Каждый пользовался лосьоном хоть раз, а потому не только не расскажет сам, но и не позволит другому.
Парни зачарованно смотрели, как к нам бежит Катька. Каблуки стучат, сиськи трясутся, волосы от злости стоят дыбом! Она подлетела к Новенькой и впилась в нее взглядом. Та не шелохнулась. Катька демонстративно стала двигать ярко-красными губами, собираясь плюнуть.
Все замерли.
Новенькая – наоборот. Ее рука метнулась к поясу, и в следующий миг в лицо Катьке смотрел нож.
– Только попробуй, – прошипела Новенькая, – и я тебе язык отрежу!
Катька побледнела, сглотнула накопленное, закашлялась, ее согнутая фигура быстро затерялась в толпе. Сама толпа тоже стала редеть. Больше никто не нарывался ни сейчас, ни потом. Впредь все обходили Новенькую стороной и общались только в случае крайней необходимости. Кроме меня.
После уроков все поспешили вон из класса, словно больше не могли терпеть ни секунды в одной комнате с Новенькой. Она собиралась неторопливо.
Я подошел к ней и вновь почувствовал эту струну напряжения и недоверия. Она смотрела с вызовом, хоть и еле стояла на ногах после тяжкого дня. Я протянул ей двести пятьдесят рублей. Она автоматически подняла руку, но замерла и подозрительно прищурилась. Я сказал: