Никси смотрел в сторону, чтобы не отвлекать уши, нос, и тот внутренний орган, которым он улавливал настроения людей. Он был так поражён, услышав, что незнакомец назвал его по имени, что повернул голову и посмотрел на него.
— Так значит, его зовут Спот? — спокойно спросил полицейский. — А меня — Санта Клаус. Но ты — Чарли Вон, и ты отправляешься домой.
И он произнес в нашлемный микрофон:
— Нельсон, сообщаю о задержании парня по фамилии Вон, пропавший беглец. Пришлите машину. Я перед новым супермаркетом.
Никси не мог разобраться в чувствах Чарли: тот сам не знал, плакать ему или радоваться. Незнакомец был отчасти доволен — и только. Поживем — увидим, решил Никси. Он наслаждался поездкой в полицейском автомобиле, потому что он всегда наслаждался поездками, правда, настроение Чарли слегка подпортило ему удовольствие.
Их доставили к местному Мировому Судье.
— Вы — Чарльз Вон?
Хозяин Никси ничего не ответил. Он чувствовал себя ужасно.
— Говори, сынок, — настаивал старик. — Если ты не он, тогда ты, должно быть, украл эту собаку.
И он прочитал по бумажке:
— "…с ним маленький коричневый полукровка, мальчик, хорошо обучен, откликается на имя Никси…" Что скажешь?
— Я — Чарли Вон, — слабым голосом произнес мальчик.
— Так-то лучше. Ты останешься здесь, пока твои родители не заберут тебя, — судья нахмурился. — Я не понимаю, зачем ты сбежал? Твои эмигрируют на Венеру, не так ли?
— Да, сэр.
— Из всех парней, которых я когда-либо встречал, ты — первый, кто не хочет сделать Большой Прыжок, — он ткнул пальцем в значок на лацкане куртки мальчика. — А я-то думал, что бойскауты — надёжные ребята. Не говоря уж о послушании. Что с тобой, сынок? Ты боишься Большого Прыжка? "Бойскаут храбр". Это не значит, что ты не должен бояться — все мы боимся, время от времени. "Храбр" просто означает, что ты не дашь дёру, даже если испугался.
— Я не испугался, — сказал Чарли упрямо. — Я хочу на Венеру.
— Тогда почему ты сбегаешь, когда твоя семья собралась улетать?
Никси почувствовал такой всплеск тёплой светлой печали, исходящий от Чарли, что бросился облизывать его руку.
— Да потому что Никси не может лететь!
— О, — судья посмотрел на мальчика и на собаку. — Я сожалею, сынок. Эта проблема — вне моей юрисдикции, — он побарабанил пальцами по крышке стола. — Чарли… ты клянешься честью бойскаута, что не сбежишь, пока не появятся твои родители?
— Мм… да, сэр.
— Хорошо. Джо, отведи их ко мне. Скажите моей жене, пусть она как следует выяснит, давно ли они ели хоть что-нибудь.
Поездка домой была длинна. Никси наслаждался ею, несмотря на то, что отец Чарли был доволен, но сердит, его мать была довольна, но печальна, а сам Чарли был доволен, опечален и озабочен. Вернувшись домой, Никси незамедлительно проверил каждую комнату, удостоверился, что там всё в порядке и нет никаких новых запахов, после чего вернулся к Чарли.
Настроения людей изменились. Мистер Вон был сердит, миссис Вон была печальна, а сам Чарли испускал столько горечи и упрямства, что Никси подбежал к нему, вспрыгнул к нему на колени и пробовал облизать его лицо. Чарли пристроил Никси рядом с собой, зарылся пальцами в шкуру на его загривке. Никси немедленно успокоился, удовлетворенный тем, что он и его мальчик могут вместе встретить лицом к лицу всё… что бы это ни было. Правда, ещё его немного беспокоило то, что те двое не были счастливы. Чарли принадлежал ему, они принадлежали Чарли, а значит, было бы лучше, если бы они тоже были счастливы.
Мистер Вон сказал:
— Отправляйтесь в постель, молодой человек. Я ещё поговорю с вами завтра.
— Да, сэр. Доброй ночи, сэр.
— Поцелуйте вашу мать и пожелайте ей доброй ночи. Да, ещё одно: мне надо запирать двери, чтобы быть уверенным, что я найду вас здесь завтра утром?
— Нет, сэр.
Никси, как обычно, устроился в ногах. Он немного покрутился на месте, вытаптывая себе лежбище, прикрыл нос хвостом и начал засыпать. Но его мальчик лежал без сна. Его печаль постепенно нарастала и в конце концов приняла мучительную форму учащенного дыхания и всхлипываний. Тогда Никси поднялся, пробрался на другой конец кровати к Чарли и стал облизывать его щёки, а потом позволил заключить себя в объятия, и новые слёзы капали на его загривок. Ему было неудобно и жарко (помимо того, что это было настрого запрещено). Но всё же стоило немного потерпеть, потому что постепенно Чарли успокоился, а затем уснул.
Никси подождал, лизнул мальчика в лицо, чтобы удостовериться, что он спит, а потом вернулся на свой конец кровати.
— Чарльз, неужели мы ничего не можем сделать для мальчика? — сказала миссис Вон своему мужу.
— Будь оно всё проклято, Нора! Когда мы доберёмся до Венеры, у нас практически не останется денег. Если что-нибудь пойдёт не так, нам останется только побираться.
— Но ведь у нас есть немного свободной наличности?
— Слишком мало. Думаешь, я её не учёл? Да ведь плата за провоз этой жалкой собачонки будет почти такой же, как за самого Чарли! О чём тут можно говорить? Зачем ты пилишь меня? Думаешь, мне это решение нравится?
— Нет, дорогой, — миссис Вон задумалась. — Сколько весит Никси? Я… ладно, я думаю, что смогу сбросить еще фунтов десять, если как следует постараюсь.
— Что? Ты хочешь прибыть на Венеру ходячим скелетом? Ты сбросила всё, что рекомендовал доктор, и я тоже.
— Ладно… В общем, я подумала, что, если бы мы все как-нибудь смогли бы ужаться на вес Никси — в конце концов, он же не какой-нибудь сенбернар! — то получилось бы, что его вес уже оплачен нашими билетами.
Мистер Вон с сожалением покачал головой.
— Они так не делают.
— Ты сам мне говорил, что вес — это всё. Ты даже избавился от своих шахмат.
— Мы можем позволить себе тридцать фунтов шашек, чашек или бумажек, но мы не можем позволить себе тридцать фунтов собаки.
— Не понимаю, почему.
— Позволь мне объяснять. Разумеется, всё дело в весе; на космическом корабле всё решает вес. Но это не только мои сто шестьдесят фунтов, твои сто двадцать или сто десять Чарли. Мы не мёртвый груз, мы должны есть, пить, дышать воздухом и занимать каюту на время путешествия — последнее требует дополнительного веса, потому что для живого человека требуется больший вес корабля, чем для равного веса багажа. Для человека есть сложная формула — вес корпуса, равный удвоенному весу пассажира, плюс четыре фунта на каждый день, проведённый в космосе. Полёт на Венеру занимает сто сорок шесть дней — значит, расчётный груз для каждого из нас составляет шестьсот шестнадцать фунтов, их надо добавить к нашему фактическому весу. Но для собаки норма ещё выше — пять фунтов в день вместо четырёх.
— Это кажется несправедливым. Ведь маленькая собака не может съесть столько же, сколько человек? Да ведь корм для Никси почти ничего не стоит.
Её муж фыркнул.
— Никси съедает свою порцию и половину того, что лежит у Чарли на тарелке. Однако, дело не только в том, что собака на самом деле ест много для своего веса. Кроме того, собачьи отходы не идут на переработку, их не используют даже для гидропоники.
— Почему? О, я поняла, что ты имеешь в виду. Но это выглядит совсем глупо.
— Пассажирам это бы не понравилось. Как бы то ни было, правило гласит: пять фунтов в день на собаку. Ты знаешь, насколько это поднимает цену билета для Никси? Больше трёх тысяч долларов!
— Боже мой!
— Мой билет тянет на три тысячи восемьсот долларов с мелочью, твой получился за три тысячи четыреста, плата за проезд Чарли — три тысячи триста, а эта чёртова дворняга, которая не стоит своих счетов от ветеринара, обойдётся нам в три тысячи долларов! Если бы у нас было на чём сэкономить — а этого нет — то из гуманных соображений мы могли бы усыновить какого-нибудь сироту и потратить эти деньги на него, чтобы дать ему шанс на новой, менее населённой планете… а не тратить их впустую на собаку. Да чёрт возьми, через год Чарли забудет эту собаку!