— Что же тебе скажешь! Твоя правда. А только, я вот от бедности ворую, своей шкурой рискую, чтобы жену накормить, она у меня честная женщина, а ты, бесстыжая, собственное дитя живым зарываешь, так мы по твоему одно и то же?
— У меня никого нет, кто бы обо мне подумал. Мужа нет. Отца нет. Брата нет. Любовника нет. Тот, что силком меня взял, — умер. И если бы люди узнали, что я родила, в лицо бы мне наплевали, и не нашла бы я себе больше работы. И кто бы меня с ним взял? Кормить мне его как? До самого до конца должна была его выносить, — здоровье у меня плохое; бабка говорила, если сделать неосторожность, дорого заплатить пришлось бы. Умерла бы... А мать у меня безногая, к стулу прикована, с ней бы что стало?
— Да! — произнес тот, смягчившись. — На этом свете все дела не так идут, как нам правится. Всегда наоборот! Всегда на зло!.. Уж это я знаю.
Он снял шапку. Почесал в голове. Подумал.
Нагнувшись над ямкой, он осторожно приподнял тряпку, открыл голову ребенка. У него были закрыты глазенки, нижняя губка слегка оттопырилась. Вор приложил ухо к груди ребенка и через минуту успокоенно произнес:
— Не умер. Дышит.
Он встал на ноги, раскрыл бумажник, старательно сосчитал ого содержимое п произнес про себя:
— Ладно.
Затем он повторил ей слова, которыми имел обыкновение отпускать обокраденных им людей:
— Ну, ты, отправляйся по своим делам и не оборачивайся.
— Что ты выдумал? — спросила женщина тихим голосом, дрогнувшим словно каким то жалобно нежным звуком.
— Домой его к себе снесу, — ответил тот, не глядя на нее и надевая опять набекрень свою фуражку. — Лучше ко мне, чем живым зарывать. Деньги ему на молоко, — вот они. А об остальном жена позаботится. Она глаза свои готова отдать, только бы дитя иметь. И на меня сердится, потому что не убедилась, что на этом свете все на зло идет. Не ее ребенок, — ну, пусть будет, подарок я ей подарю. Сколько раз меня расстраивала, „хоть бы сироту“, говорила „вырастить!..“ Услышит, что ее мамой зовут, довольна будет, бедняга.
Он опять нагнулся и тихонько, озабоченно, стараясь не тряхнуть ребенка, взял его на руки.
И так как женщина все еще была подле него, с мрачным изумлением на лице, он настойчиво повторил ей шепотом:
— Уйдешь ты или нет?
— Ухожу.
— Но только, уговор лучше денег. Помни: мы друг друга не знаем. Поняла? Я твоей физиономии никогда не видал, и ты моей никогда не видала. Поняла, или нет?
— Поняла.
— Отправляйся по своим делам и не оборачивайся.
Она, не оборачиваясь, удалилась. Вор осторожно поцеловал в лобик ребенка.