– Да ясно всё с тобой, кобелина! – пропищала она возмущенно, продолжая оказывать яростное сопротивление. – От скромности точно не умрёшь. Думаешь, я хоть одному твоему слову поверила? Да слезь ты с меня! Платить будешь? – Получив подлый удар кулачком в живот, я всё же оставил в покое прожжённую жрицу любви, скрывающуюся под личиной юного ангела. Такая маленькая девчушка и такая меркантильная су... щество. Какая всё-таки вселенская несправедливость в том, что средневековые инквизиторы все как один канули в лету, а ведьмы живут и здравствуют и поныне. И моя сегодняшняя пассия не исключение. Сжёг бы на костре, да денег на дрова уже не осталось.
– Обязательно, милая, – немного разочарованно произнёс я, в чём мать родила, направляясь в сторону освободившейся душевой. – И любовь, и в ЗАГС и доплачу... но потом. А пока сделай мне кофе.
– Не буду я... – тут же вспыхнула она праведным гневом, но я уже практически потерял к ней интерес. А вместе с тем и к её словам, желаниям и всему прочему тоже.
– В большой чашке и с тремя ложками сахара. Давай, шевели полушариями. Утром кофе, вечером деньги.
– Да сам себя...
– Ничего не слышу, вода шумит, – крикнул я напоследок. Дверь закрывать на задвижку не стал, предоставив девке последний шанс заработать чаевые. Ну а на нет, и суда нет – не в том я возрасте, чтобы без памяти влюбляться в шлюх. А потом открыл воду и на время думать забыл о рыжеволосой вертихвостке, отдавшись на волю простым человеческим радостям, с момента становления игроком неожиданно заигравшим новыми красками.
Минут десять с наслаждением отмокал под горячими струями душа, смывая въевшуюся с потом и кровью грязь Лакконы. Конечно, ощущения въевшейся грязи были не более чем дорассудочной кажемостью. Пот на мне если и присутствовал, то самый обычный, а крови и вовсе неоткуда было взяться. Всё лишнее Система заботливо оставила на той стороне, да и сам я принимал водные процедуры уже не впервые. Но посттравматическое расстройство, оно такое.
Обтершись первым попавшимся полотенцем, им же протёр запотевшее зеркало с длинной горизонтальной трещиной, заклеенной скотчем. Не то, чтобы я позабыл, как выгляжу, но некоторые изменения в «нулевом слепке» всё же наличествовали. В частности, к застарелому шраму, кривым рубцом протянувшемуся от нижней челюсти до середины щеки, добавился новый, над бровью: розовый, словно попка младенца. Тоже с левой стороны, что не удивительно, учитывая схожие обстоятельства их получения. Милостью Неизвестного хотя бы с этим вопросом возиться не пришлось. После того ракетного топлива, которым он меня давеча попотчевал, от былых ушибов и порезов один только шрам и остался. Остальное зажило без следа, да ещё и с прибытком в живучести, которая прибавила единицу, сэкономив мне, таким образом, драгоценное очко параметра.
Жить хорошо и жизнь хороша, успел подумать я, прежде чем, выйдя из душа, стал свидетелем неожиданного преображения. Такая бедовая совсем недавно девчонка, с растрёпанной головой и расширенными, как два блюдца, глазами пятилась задом, пытаясь нащупать ближайший путь к отступлению. Дрожащие пальцы до побелевших костяшек сжимали металлический корпус перцового баллончика. И надо полагать, причиной её поведения, а она казалась достаточно сильно напуганной, отчего-то был именно я.
Первая мысль: «Забыл сменить личину», тут же разбилась о железобетонную стену реальности. Маска Пересмешника теперь часть меня, а значит, подобное было попросту невозможно и на лице по-прежнему старый добрый нулевой слепок, с которым эта рыжеволосая курва спала всю вторую половину ночи. И не только спала, а ещё активно дружила телами. Так с чего бы теперь в ней проснулся испуганный дикий зверёныш? Но долго теряться в догадках мне не пришлось. Бубнящий встревоженным голосом диктора телевизор быстро расставил всё на свои места:
– ...признана террористической. При встрече с людьми, одетыми подобно тому, что вы сейчас видите на своих экранах, следует немедленно удалиться на безопасное расстояние и сообщить по телефону Единой горячей линии... – телевизор продолжал бубнить, предостерегая, увещевая, запугивая, взывая к гражданскому долгу, совести и добропорядочности. А я, глядя на раскиданную в порыве страсти одежду, всё глубже и глубже проникался осознанием наступившего пи... сца. Полярного, белого и пушистого. Медленно повернув голову, перевёл взгляд на девушку.
Человек. Женщина. Вне Системы. Нейтрально-серый цвет информационной панели отражал, как нетрудно догадаться, нейтральность объекта по отношению к субъекту, то есть ко мне. Не зелёный союзник, не красный противник, а так, серость. Гражданский, всё ещё живущий по старым правилам, когда подснежники нового мира, мира Системы уже вовсю прорастают из-под снежного плена.