Город встречал блудного сына молочной хмарью тумана, грязными тротуарами и разбитым асфальтом дорог. Под стать погоде лица прохожих тоже не излучали радушия к ближнему своему, о «дальнем» пожалуй и упоминать бы не стоило. Впрочем, погода здесь была ни при чём. Просто в некоторых частях Необъятной угрюмый фатализм давно и прочно вошёл в жизнь людей, став неотъемлемой частью национального колорита. В особенности это касалось забытых Богом и региональными властями медвежьих углов вроде Приозёрска. Если бы не ГЭС и водохранилище, обеспечивающее водой ближайшие ПГТ, город давно утратил бы всякий смысл, а вместе с ним и последние признаки цивилизации.
Удивительно, как незыблемость привычных вещей иной раз способна настроить на рабочий лад. Всего-то и нужно было, что под размеренный стук железных колёс прокатиться на трамвайчике знакомого маршрута, провожая взглядом спешащих по своим делам обывателей, а кое-какие мыслишки уже сложились в голове в некое подобие плана. Спрыгнув на конечной остановке, немного прошёлся мимо облезлых фасадов перестроенных коммуналок. Нырнул в загаженную подворотню и петляющими от дома к дому проходными дворами вышел ровно туда, куда нужно. Ноги помнят.
Двор как двор – здесь много таких. Обшарпанные гаражи жмутся к стенам неработающей котельной с обвалившейся внутрь трубой. Зарастает травой старенький жигулёнок, проржавевший до состояния груды металлолома. Дом тоже никуда не делся. Древний, как дерьмо мамонта, едва ли не дореволюционной постройки гадюшник, давно отключённый за повальную неуплату от всех мыслимых благ и удобств цивилизации. Обычная картина для здешних мест – просто ещё одно гетто со своими законами и местечковой властью.
Шумная компания изрядно подгулявших и большей частью уже не совсем молодых людей, вывалившаяся из арки соседнего двора, вполне органично дополнила сложившийся образ. При виде меня в нестройных рядах местной гопоты закономерно возникла нешуточная ажитация. Однако дальше события пошли круто вразрез с привычным сценарием подобных неожиданных встреч. Я отпустил рифлёную рукоять пистолета под курткой, а узнавший «друга детства» Костян придержал своих корешей и сходу принялся зубоскалить, выпячивая свою гнилую натуру:
– Лич, ты что ли, бродяга? Ха! Точно он, пацаны! Гляди, как перекосило.
– Ильич моё отчество, Костик. Владимир Ильич. Как Ленин, только живой и могу дать в рыло... Ромыч дома? Не сторчался ещё?
– Да чё ему будет, нарколыге. Он же, сука, тоже как Ленин! Вечно живой, типа, – давясь от смеха, добавил он и с гыканьем заржал над собственной шуткой. Кореша, разумеется, поддержали кто во что горазд. – Погодь, так ты чё, давно откинулся?
– Пару дней как на воле, – ровно произнёс я, намереваясь сворачивать разговор. Тереть по понятиям с этой кучкой дегенератов не было ни малейшего смысла. Проще достать ствол и всадить Костику пулю промеж глаз. Настолько твердолобую башку резиновый боеприпас прошибёт едва ли, зато точно донесёт нужную мысль лучше всяких слов. Слова, такие как он, практически не понимают.
– А чё теряешься тогда? Надо это самое... Отметить, ёпта. А то чё, как будто братву не уважаешь.
– На мели я. Сначала дело, поляна потом.
– А чё за дело? Может, подсобить тебе? А то мы тоже, того, на мели, чё.
– Сам управлюсь, – отрезал я, двинувшись прямо на обступившую нас толпу, намеренно выбрав для этого подходящую «жертву». Сопливый шкет с подбитым глазом поспешно отпрянул в сторону, пропуская меня. Понимает, щенок, на кого можно быкануть, а на кого лучше не стоит. Но в этом-то как раз ничего удивительного, улица – хороший учитель.
Пробраться по тёмному подъезду с подозрительными потёками на стенах и кучами обсиженного мухами дерьма за мусоропроводом и при этом не запачкать чем-нибудь новые кеды оказалось задачкой нетривиальной. Но я справился. Даром что ли, ловкость в десятку – координация движений под стать. Однако совсем они тут мышей не ловят. Раньше такой разрухи не было, пригоняли всяких болезных на общественные работы по договорённости с местными авторитетами, а сейчас... Плевать, не моё это дело. Давно уже не моё.
Дверь квартиры, казалось, пережила осаду. Между редких островков обугленного дермантина проглядывало закопчённое полотно, пестрящее вмятинами и нецензурными надписями. Сквозь дыру на месте глазка можно было заглянуть прямо в квартиру. Впрочем, в этом не имелось никакого резона – дверь была не заперта. Я вошёл, оказавшись в прихожей, провонявшей всеми людскими пороками. С кухни, шаркая протёртыми тапками, выплыло угашенное тело, мазнув по мне равнодушным взглядом.