Совместив полозья подъемника с нижней полкой, я выкатил железный поддон, на котором лежал труп мужчины, одетый в несвежий заношенный серый костюм. На лице у него была формалиновая маска. То есть тряпка, смоченная специальным раствором, закрытая полиэтиленовым пакетом. Эта посмертная косметическая процедура помогает лучше сохранить лицо, не дав коже высохнуть. Мысленно подгоняя себя, я покатил подъемник в зону выдач, где нас со Спиридоновым ждал Бумажкин.
— Ага, сдюжил, — по-доброму ухмыльнулся он. — А маску чего не снял?
— Маску? — переспросил я, поскорее снимая пакет с тряпкой. — Все, снял уже.
— Ее в холодильнике снимать надо, — заметил Вова.
— А какая разница? — спросил я, берясь за старомодный бритвенный станок, чтобы побрить клиента.
— Разница есть. Понимаешь, Темыч, дорогой ты мой человек. есть в нашей работе алгоритм оптимальных действий. Он отработан годами и позволяет делать все быстро и без ошибок. И работа эта теперь и твоя тоже, так ведь? А потому, чтоб все было ровно и четко, не надо пытаться въехать — зачем то, зачем это. Надо просто действовать по алгоритму. И со временем ты сам поймешь, зачем маска должна оставаться в холодильнике. Видишь, как все просто.
Кивнув в ответ, я продолжал брить плотную длинную щетину Спиридонова, стараясь делать это точно так, как много лет назад учил меня тот самый Вова Бумажкин, стоявший сейчас у гроба. Он пристально смотрел на мои действия. И через несколько секунд подошел, не удержавшись.
— Бритву ровнее веди, не отрывай ее, а то порезы останутся, — услышал я из-за спины. — Вот, правильно. А чего так медленно-то?
— Чтоб не порезать, — оправдывался я, не прекращая работу.
— Через час он нам даже без порезов не нужен, — вздохнул Вовка. — Дай-ка сюда.
Забрав у меня станок, он стал быстро заканчивать мою работу, приговаривая: «Ведь ничего сложного, да?» «Лажа номер три», — щелкнуло у меня в голове. Надежда на достойный результат первого рабочего дня рухнула, разлетевшись брызгами утренних ошибок.
— Так, давай я его в гроб положу, — с жалобной ноткой сказал я, когда Вова отложил бритву.
— Лучше следующего вези, — услышал я голос Старостина, который уже поставил на подкат второй гроб.
Выдача набирала темп, загоняя бывшего водочного пиарщика в неумолимый цейтнот. Когда брил пятого покойника, капли моего пота изредка срывались с кончика носа, падая на лицо мертвеца. Десять с лишним лет сидячей офисной работы не лучшим образом отразились на физической форме бывшего санитара. Когда выдачи подошли к концу, я уже изрядно устал. Было самое время закончить рабочий день, а ведь он даже не подобрался к зениту. Основные нагрузки были еще впереди. Дежурный врач уже несколько раз подходил к нам, чтобы поинтересоваться, когда же мы наконец начнем вскрывать. И если на выдаче я больше ассистировал ребятам, то вскрытия были моей основной задачей. На паузу надеяться не приходилось. «А все не так просто, как казалось», — признался я себе, жадно глотая сырую холодную воду из чайной кружки, изрисованной дурацкими цветочками.
— Дудин и Проклова, — сказал Старостин, подходя ко мне.
— На вскрытие? — риторически спросил я.
— Нет, на прогулку, — шутливо съязвил тот. И добавил: — Давай побыстрее, а то врачи уже напрягают. Савельев будет делать.
Снова взявшись за ручку подъемника, я повез трупы в секционный зал. Сперва двоих, ведь стола всего два. Есть, правда, еще и третий, в малой секционной. Но она предназначена для особых случаев, вроде вскрытия инфекционных больных и визитов разных комиссий. А потому про нее можно забыть. Работать со мной будет доктор Владимир Владимирович Савельев, с которым я мельком познакомился утром. Седой мужчина около шестидесяти, с удивительно атлетичной фигурой для его лет, он уже с нетерпением ждал начала секционного дня.
Расположив мертвецов на столах, я стал вынимать из белого железного шкафа врачебные инструменты, мысленно прокручивая последовательность действий, которую я хорошо помнил. Но одно дело помнить, а другое — вскрывать. Ведь я не делал этого больше пятнадцати лет.
Больше всего беспокоила первая фаза этого кровавого вонючего процесса — вскрытие черепной коробки. Немецкая циркулярная пила, специально сделанная для того, чтобы пилить людские кости, лежала на подсобном металлическом столе, обмотанная длинным черным хвостом электропровода, с кисточкой штекера на конце. Мы были лишь второпях представлены друг другу Вовкой Старостиным и толком не знакомы. Как я справлюсь с дорогущей и довольно опасной хищницей, я не знал. Но найти общий язык было необходимо. Я то и дело косился на нее, устанавливая над ногами покойников небольшие анатомические столы и раскладывая на них инструменты для доктора Савельева. Пинцеты, ножницы разного калибра, зонды и большой острый нож.