Ими заинтересовались пасторы, самому настойчивому из которых удалось-таки обвенчать пару, когда Мария была уже не то на шестом, не то на седьмом месяце.
- Церковь даже не как у нас в краях,- посмеивался Майк. Он не принимал всерьез такой брак, но старался никого не раздражать.
Летом он нанимался на работу в деревню и каждую субботу что-нибудь привозил: сначала кроликов, потом кур, наконец, козу. Соорудил для нее сарайчик, но она, правда, предпочитала жить в доме.
Родились дети: сперва один, потом двое близнецов.
Мария, все такая же видная и молчаливая, вынашивала их с религиозной торжественностью. Ходила она в платьях, представлявших собой, в сущности, кусок цветной ткани, кое-как прикрывавшей тело.
Зимой Юго пробавлялся случайными заработками, нанимаясь к кому попало - и к домовладельцам, и к торговцам, потому что умел все: чинить водопровод и латать крышу, красить стены и подстригать деревья. Ни одного земляка в районе кожевенного завода он не нашел. Правда, там жило несколько выходцев из граничащих с его родиной стран - у Юго было с ними кое-что общее, подчас в их языках встречались схожие слова.
Откуда он узнал, что в соседнем городе, миль за шестьдесят с лишним от него, живет другой Юго? Как бы то ни было, Майк отправился туда. Вернувшись, привез с собой странную копченую рыбу и невиданную в этих краях колбасу.
Потом он зачастил к соотечественнику, и однажды весной с ним приехала девушка, такая же видная и молчаливая, как Мария, только поживей и посуровей на вид. В дом она вошла совершенно непринужденно, и через несколько месяцев, в свой черед, произвела на свет ребенка.
На этот раз пасторы предпочли остаться в стороне- вероятно, не сумели найти выход из положения.
Юго ничего ни у кого не просил. Он просто вкалывал за троих. Его можно было в любое время позвать на любую работу, и он даже не требовал, чтобы хозяева слушали его россказни на варварском, но не лишенном поэтичности английском языке.
Напивался он, как все, раз в неделю и никогда не злоупотреблял своей силой, пуская ее в ход лишь для того, чтобы разнимать драчунов.
Заинтересуйся кто-нибудь, где пасутся козы Юго, а их у него стало уже три, не считая козлят, выяснилось бы, вероятно, что эти выгоны принадлежат городу.
А пока люди только посмеивались, глядя, как обе женщины, согнувшись в три погибели, режут серпами траву для кроликов.
Мария снова была беременна. Елица, младшая, - смех у нее был по-детски веселый, зубы, каких не сыщешь, - тоже вот-вот могла затяжелеть.
Обе женщины с детьми помещались в одной комнате, единственной, где стояли настоящие кровати, а Майк спал в гостиной на чем-то вроде топчана рядом с печкой, которую топили дровами.
В то утро он храпел с раскрытым ртом, а дети забавлялись, глядя, какие он корчит гримасы, когда на лоб или на нос ему садится муха. Кастрюля источала пряные запахи; снаружи, на оконных наличниках, поблескивал снег.
Официанточка в кафетерии, подавая завтрак приезжему, попробовала заигрывать с ним, но безуспешно.
Вся в белом, в свеженьком чепчике на завитых белокурых волосах, она смахивала на ягненка, вздумавшего поиграть с волком, хотя, разумеется, не догадывалась об этом.
Незнакомец не дал себе труда ответить на авансы. Да и вряд ли заметил, какая у нее тугая грудь под белой накрахмаленной блузкой.
Он по-прежнему таскал с собой чемоданчик и на ходу выбрасывал левую ногу вбок.
М-с Элинор Адаме целыми днями расхаживала по дому в неизменном фиолетовом с искрой халате, на который свисали изжелта-седые пряди волос. У ней были длинные постоянно болевшие зубы, мучнисто-белое лицо с расплывшимися чертами, и в минуты душевного упадка она совала голову в кухонный буфетик, после чего дыхание у нее начинало ощутимо благоухать.
Дом, выкрашенный коричневой краской, был старый, деревянный, с верандой чуть не по всему фасаду; на веранде стояли две качалки. Стены комнат были оклеены обоями в разводах и цветочках; преимущественно желтого и блекло-зеленого тонов.
На звук ручного звонка, подрагивавшего на пружине у входной двери, она вышла далеко не сразу. Как обычно, осведомилась:
- Что вам угодно?
Нет, не из боязни. М-с Адаме не побоялась бы жить одна, где придется, даже в квартале с самой скверной репутацией.
- Мне сказали, у вас можно снять комнату.
- Кто вам это сказал, молодой человек?
- Шериф.
- Ох, уж этот болтун! Глотка у него здоровйшая - а мозгов - кот наплакал. И надолго вам нужна комната?
- На все время, что пробуду здесь.
- То есть?
- Может быть, на несколько лет.
- Вы один?
- Да.
- Собаку не держите?
Из-за полудюжины кошек, разгуливавших по дому, м-с Адаме ненавидела псов, тем более что у тех была привычка гадить на ступеньках веранды.
- А деньги у вас есть? Предупреждаю: плата вперед.
- Я уплачу вперед.
- Тогда входите, потолкуем.
Она первой двинулась вверх по лестнице с перилами, отполированными временем; когда они проходили мимо, молодая женщина в одной комбинации торопливо захлопнула дверь.
- Девочки считают, что с открытыми дверями теплее, хотя у меня душник в каждой комнате. А вот и ваша. В соседней живет молодой человек. Служит в банке, питается в городе. Вы тоже будете есть в городе?
- Как когда.
- Вы еврей?
- Насколько мне известно, нет.
- Я ничего не имею против евреев, но меня мутит от чеснока, а у них привычка класть его в любое блюдо.
- Чеснока не употребляю.
Незнакомец не повел бровью, не улыбнулся, не сказал лишнего слова. На комнату едва взглянул. Казалось, он уже бывал в ней или, по крайней мере, заранее, до мельчайших деталей, знал, что она собой представляет.
Медная кровать была накрыта старомодным одеялом; на стенах, оклеенных выцветшими обоями, красовались хромолитографии в белых рамках.
Все выглядело уныло и ветхо, но не настолько устарело, чтобы приобрести известную поэтичность. На допотопном оборудовании тесной ванной, освещаемой лишь чердачным оконцем, вода оставила ржавые потеки.
- Комнату сдам за десять долларов в неделю. Он, не торгуясь, вынул из кармана пачку кредиток и вытащил из-под резинки одну бумажку.
- Расписку сейчас напишу. А вы, наверное, отправитесь за багажом?
- У меня нет багажа.
Это несколько встревожило хозяйку, и она наверняка стала бы продолжать расспросы, если бы сама только что не видела у постояльца пачку денег.
- Ну, как знаете. Вот газовая плитка, кастрюльки-в шкафчике. Главное, не забывайте выключать газ. Здоровье не позволяет мне самой обслуживать жильцов, а стоящую прислугу теперь не найдешь.
М-с Адаме оставалось лишь удалиться, но она хотела услышать от постояльца хоть слово: ей тоже становилось как-то не по себе в его присутствии.
- Поступили на кожевенный завод?
- Нет.
- Занимаетесь коммерцией?
- Нет.
- Ну, ладно, делайте, что вам угодно. Покидаю вас.
Она чуть было не завернула к Мейбл и Авроре, чтобы поделиться новостью, но, так и не решив, что им сказать, спустилась вниз, слазила в кухонный буфетик, а потом уселась в свое плетеное кресло, и одна из кошек тут же примостилась у нее на коленях.
Дверь в комнату снова закрылась. Оттуда не донеслось ни звука, даже матрацные пружины не скрипнули.
Элинор Адаме, поглядывая на потолок, прождала минут пятнадцать, затем крикнула скрипучим голосом:
- Мейбл! Аврора! Идите сюда кто-нибудь.
Спустилась Аврора, та, что поменьше ростом и попухлее. На правом глазу у нее сидело бельмо, поэтому взгляд казался несколько необычным.
- Что там еще? Если собираетесь опять упасть в обморок, предупреждаю: больше возиться с вами не буду.
- У нас новый жилец.
- Знаю. Я все слышала.
- Что он делает?
- Я к нему в комнату не заглядывала.
- Рано или поздно заглянешь.
- Это мое дело.
- Не будем ссориться.
- Вы сами меня позвали.
- Позвала, потому что он даже не шевелится. Интересно, что он там делает.
И обе навострили уши, проклиная про себя Мейбл, которая включила свой приемник и подпевала музыке.