Все вежливо поозирались… Да, Фрола нет. Как и всегда, впрочем. Это птица дальнего полета: где-нибудь над Австралией машет крылами.
Видя, что бури или даже волны сообщение его не вызвало, Крот наддал:
— Еще могу добавить, что уже осуществленные мною проекты все имеют мировой сертификат и всегда безупречны. Жизнь возле наших терминалов, как правило, значительно улучшается. И по поводу экологии (взгляд на Берха) можете не беспокоиться. Возле таллинского моего терминала плавают лебеди.
Максимальный эмоциональный взлет, который позволял ему его образ, был омыт жидкими аплодисментами. Совещание заканчивалось (как и капустный салат).
— А что мы будем иметь? — выкрикнул Петр.
— Вы уже имеете обратный билет домой, — сухо пошутил Крот. Всех, оказывается, различает! Желающие посмеялись. В общем, его сообщение мне понравилось больше других.
— А горячее будет? — выкрикнул кто-то, вызвав смех.
Крот сделал сдержанный жест в сторону Любки. Любка, комиссар бронепоезда, соревнуясь в сухости с предыдущими ораторами, сказала, что дисциплина должна быть железной, обстановка рабочей…
— А как же! — выкрикнул кто-то.
— И главное — никаких отставаний от поезда. А если кто-то все же отстанет и не сможет добраться до цели — пусть сеет разумное, доброе, вечное там, где окажется, — на обратном пути его заберут! Горячее будет, но в четыре часа. Все! — Она поднялась.
— …Лебедь, рак и сука! — так кто-то вполголоса охарактеризовал президиум, но обиделся — причем явно — только Берх, который как раз и не вошел в список.
И все разбрелись по углам. Как ни странно, общественной жизни не хватило лишь Петру, который пошел после этого по купе, бурно полемизируя. Проходя в туалет, я услыхал его голосок из купе аж самого Луня (начал с головы), и главное — знал, что нужно:
— …Чудовищная коррупция, чудовищная!.. И бездуховность!
Лунь, растрогавшись от такого слияния с народом, щедро подливал.
Через полчаса я слышал уже из другого купе:
— …Экономику просрали — так? А идеологию?
Это уже — елей на душу Сысоя. Интересно, что они пьют?
Утомившись, я только что прилег, как дверь в купе резко отъехала, и появилась Любка… как частное, надеюсь, лицо? Но здесь, оказывается, теперь все дела были общими.
— Пошли, — сказала она.
Я с трудом приподнялся — что за команды? Ее слово вовсе для меня не приказ! Вот слово Етишина — для меня приказ.
Тем не менее я поднялся.
— Жаждет ласки.
— Кто это?
— Твой.
— Кто это — мой?
Она молча пошла передо мной по коридору.
И мы оказались в купе Крота. Это ему — ласка?
Я сел рядом с ним, Любка — напротив, слегка приоткрыв веснушчатые свои коленки, на которые Крот даже не глянул.
— Вы говорите, что уж такая я… ради денег крикнутая. Так вот вам, пожалуйста: абсолютно бескорыстный человек!
Я заерзал. Представать перед миллионером таким совсем уж бескорыстным мне бы не хотелось.
Тот досмотрел наконец свои узоры на экранчике и, чуть дернувшись, слегка подвинулся — но не ко мне, естественно, а от меня, как бы освобождая место.
— Да, дорого вы свою совесть цените! — Он насмешливо глянул на меня.
— …Дорого? — удивился я.
— Десять тысяч баксов взяли с меня.
— Десять тыщ? — Я изумленно уставился на Любку. Она, вильнув бедрами, вышла.
— Может, вам лучше подмять под себя шоу-бизнес? — посоветовал я.
— Уже, — ответил он сухо. — Но меня больше интересуют духовные ценности.
— Так где же их взять?
— А вы не знаете?
— Н-нет.
— А разве это не вы тогда заходили ко мне по поводу просьбы старушки сверху? Просили умерить мою аппаратуру, которая мешает ей… наслаждаться телевизором?
— А, да… и как вы — умерили?
— И, кстати, — продолжил он, — это единственное проявление духовности, которое я здесь встретил. Пока. И не скрою: если бы не тот ваш визит, я бы и не подумал к вам присоединиться.
…Значит, я теперь отвечаю тут за духовность? И при таком-то начальстве? Во влип!
— А я как раз хотел тут расслабиться, — признался я.
— …Тогда давайте выпьем, — улыбнулся он, доставая виски.
— Да я буду вам Иваном Сусаниным по нашим местам! — радостно кричал Петр за стенкой.
Впрочем, когда я вернулся в купе, то уже увидел его на месте. Петр, перехитривший тут, кажется, всех и выпивший все, стонал на полке.
— Хорош, — сказал я ему. — Постепенно превращайся в ветеринара.
— В ветеринара я превращусь лишь тогда, когда вы окончательно станете скотами! — произнес он запальчиво. Браво, Петр!