И вот, энергичный и подтянутый, он уже с места в карьер везет старого приятеля смотреть свое детище — Музей современного искусства.
— Мы еще с тобой ого-го, старик! — повторял он, хохоча и кося коричневым глазом из-под полей элегантной шляпы. — Мы еще дадим бабам пороху! Я тебя познакомлю здесь с такими девочками! Ты останешься, поверь мне, останешься!!
…Весь тот первый день они мотались по мастерским и выставкам, а вечером, прихватив двоих молодых художников и трех неизвестно откуда возникших девиц, поехали за город — обедать в какую-то модную таверну, — потом успели на презентацию новой книги известного прозаика и в конце концов завалились до глубокой ночи к одной знаменитой актрисе, приятельнице Давида…
Часу в пятом утра оказались дома, и Миша в чем стоял рухнул на диван в кабинете хозяина, мгновенно уснув. Но Давид вошел, растормошил его, приговаривая: «Хватит спать, дома спать будешь!» — сварил кофе, и они проболтали до утра — о друзьях, разбросанных по странам, об искусстве, о современной живописи, которой оба по-разному служили всю жизнь.
А наутро повторилось все то же: явились художники и два поэта, все поехали в театр на генеральный прогон новой пьесы, потом очутились на открытии конференции, посвященной бог знает чему, затем оказались в мастерской какого-то скульптора… А вечером Давид пригласил к себе целую компанию, которая гуляла всю ночь и разошлась только под утро.
На третьи сутки, ошалевший от буйных и бессонных празднеств, Миша взмолился:
— Давид, дай хоть эту ночь поспать по-человечески. Ну нет же сил!
Тот сник, опустил плечи, пробормотал:
— Да… Да, конечно, отдыхай… Отдыхай, дорогой…
Вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Мише показалось, что друг обиделся, он вскочил и пошел за ним на кухню. Давид обрадовался, засуетился:
— Хочешь, кофе тебе сварю?
— Да я уже весь трясусь от твоего кофе! — воскликнул Миша. — Давид, Давид!.. Неужели ты не видишь, что болен?! Что с тобой творится? Ты страшно возбужден, ты совсем не спишь!
— Не сплю, — согласился тот. — Совсем не сплю. Никогда.
— Почему?!
Давид отвернулся и, помолчав, обронил тихо:
— Боюсь…
…Он всегда был любимцем женщин и всегда изменял жене, и это не значило ровным счетом ничего: семья составляла для него стержень жизни и день был хорош или не очень в зависимости от того, в каком настроении Нина просыпалась. Дочь знаменитого тбилисского адвоката, прима-балерина Государственного театра оперы и балета, маленькая, с царственно прямой спиной и тихим властным голосом, — когда она появлялась перед людьми, Давид переставал быть центром внимания и становился просто мужем Нины.
…Тем августом они собирались всей семьей погостить у друзей в Ленинграде. Билеты были куплены задолго — двенадцатилетний сын и сама Нина давно мечтали об этой поездке.
Но за день до полета позвонили из музея: в одном из центральных залов прорвало батарею и, хотя картины вовремя эвакуированы, надо срочно что-то решать с ремонтом.
Нина расстроилась, хотела сдать билеты, но Давид уговорил ее лететь — он догонит их в Питере дня через три-четыре, как только наладит здесь работу ремонтной бригады.
Было еще одно обстоятельство, из-за которого он втайне желал остаться один на пару дней: ему предстояло отремонтировать кое-что еще, вернее, наоборот — разрушить до основания. Всегда осторожный и осмотрительный в отношениях с женщинами, он, похоже, на этот раз заигрался. Очередная пассия, хорошенькая аспирантка местного университета, заявила, что претендует на большее в его жизни, чем мимолетный роман, закатывала истерики, грозилась позвонить Нине. Взбешенный Давид, разумеется, прервал эту связь, но девица оказалась опытным тактиком: глубокой ночью или ранним утром в квартире раздавались звонки… Он бросался к телефону… Трубка молчала.
Совершенно истерзанный Давид не знал, что делать, — то ли убить мерзавку, то ли молить ее о пощаде.
На сей раз звонок раздался буквально за пять минут до выхода из дома — такси в аэропорт уже ждало их у подъезда.
Как он мог прозевать момент, как мог допустить, чтобы Нина подошла к телефону?!
Она стояла к нему спиной — он так любил ее гордую спину, маленькую аккуратную голову, склонившуюся к трубке! Молча слушала, не прерывая. Наконец сказала:
— Вы ошиблись номером. Вычеркните его из записной книжки. Здесь живет семья Давида Гудиани и собирается жить еще много лет в том же составе.