Но еще много лет при упоминании о смерти, любой смерти, в моем воображении возникало нечто величественное, вольное и прекрасное — вроде тех двоих, уплывающих в синее небо на черной крыше сарая…
8 …И когда она упала…
Лена Батищева — грузная, решительная, ходит в брюках, просторных свитерах и ботинках на рифленой подошве. Когда опаздывает, а опаздывает всегда, сильно топает, так что коллеги узнают о ее приближении задолго до непосредственного появления. Так вот, Лена Батищева, чья жизнь — череда безответных или, что еще хуже, ответных любовей, работает редактором в журнале «Школьная психология».
Недавно благотворительный американский фонд организовал семинар по проблемам воспитания умственно отсталых детей. Лену тоже пригласили участвовать. И целую неделю по этому случаю она жила в гостинице «Россия», хотя до собственного дома могла добраться за час. Но надо же воспользоваться удачей, правда? — когда еще так подфартит…
А в завершение семинара американцы подарили всем участникам культпоход в Большой театр, на «Пиковую даму». В роли Cтарухи — Илзе Лиепа.
Все-таки событие. Ведь не часто, согласитесь, бываем мы в Большом театре, даже и живя в этом городе. Вот в пятом классе, помнится, ходили на «Руслана и Людмилу», ну, в восьмом — на «Русалку»… а потом уже редковато получается…
Лена решила по этому случаю вылезти наконец из брюк и надеть чуть ли не единственное свое нарядное платье. Ну а где платье, там и непременный расход — колготки. Хорошие купила, телесного цвета, достаточно дорогие — рублей девяносто пять что-нибудь… Да оказались колготки с брачком — буквально минут через двадцать в них лопнула резинка. Когда группа выходила из автобуса, колготки на Лене стали стремительно оползать. Лена, как в детстве, начала ступать широко расставляя ноги, чтоб удержать эти проклятые колготки хотя бы на уровне колен. А в вестибюле Большого театра первым делом устремилась в туалет, где немедленно их стащила и просто сунула голые ноги в зимние сапоги. Провозилась, понятно, то, сё… Когда наконец вышла, выяснилось, что ее группа уже прошла контроль и поднялась наверх.
Лена не сразу поняла свое бедственное положение. Сначала она улыбалась билетерше — кремневой старухе, с веками, опущенными как у Вия, — объясняла, что вот случилась такая интимная неполадка с нижним бельем, а билеты у руководителя группы… Пробовала даже докричаться, отсылая куда-то вверх по великолепной, но нуждающейся в ремонте лестнице горловые трели: «Бо-ор-ря, Бо-ор-рь!!»
Все было тщетно. Старуха неколебима.
— Вы что, думаете, я вру, что у меня был билет?!
— Женщина, — отвечает та, — вот и держали бы свой билет при себе…
В полном отчаянии Лена ринулась в кассы, в надежде, что хоть какой-то завалящий билетик остался. Да где там! Вы ж понимаете — Большой театр, наша национальная гордость.
А уже третий звонок, а народ уже весь прошел в зал, в холле, между прочим, не топят и, между нами говоря, в ноги поддувает. Ну и обидно!
— Послушайте, — говорит опять Лена билетерше. — Я же с вами по-человечески делюсь, такая вот оказия — резинка лопнула! Я же к вам с полной откровенностью!
— На что мне ваша откровенность?
— Ну, я не знаю — голые ноги вам показать?
— На что мне ваши голые ноги? — невозмутимо отвечает та, не поднимая своих тяжелых век. Смотрит только на уровне рук, на уровне подаваемых билетов. Такая производственная особенность взгляда.
— Вот человек! — говорит. — Задницу готова показывать, только бы на халяву пройти.
— Вы… вы что несете?! — закричала Лена. — Я же объясняю вам… Моя группа давно прошла! Пустите меня, я вызову руководителя! Бо-ор-ря-а-а!!
— Не орите, здесь Большой театр, а не подворотня…
— Пустите же на минутку, я вам этот билет принесу показать!!
— Сейчас, пустила, — отвечает та…
И Лена понимает, что спектакль начался, а она при своих полных правах и при пустом ее конкретном кресле в пятом ряду амфитеатра должна стоять в холодном холле с голыми ногами на потеху гнусной бабке.
При этой мысли она ломанулась мимо старухи, та ринулась встречь, они сшиблись и некоторое время молча остервенело дрались, выворачивая друг другу локти.
Неумелая в драке Лена опять была отброшена, неприятель торжествовал, все было кончено. Она заплакала и потрусила к выходу, но у самых дверей обида пересилила гордость, она вернулась к старухе и проговорила умоляющим голосом: