Версия, объясняющая поведение террористов целеполаганиями тактического характера, — чересчур утешительная. Есть в их действиях нечто такое, что выше расчета. Наивно думать, что они могут удовольствоваться какими бы то ни было переменами в мусульманских странах; внутренне они уже разогнали себя на борьбу с Западом (куда они включают и Россию) и не остановятся ни при каких условиях; если, конечно, их не остановить. Возможно, далеко не все из них сами отдают себе отчет в том, чего они хотят от Запада. Но можно не сомневаться, что наиболее решительные сознательно поставили целью для начала ввергнуть западный мир в хаос — во имя Аллаха, милостивого и справедливого[24].
При чем тут ислам? Говорят, что психологию террористов можно определить формулой «сначала ненависть, потом ислам». Но и в этом случае необходимо разобраться, каким образом конкретно «задействован» ислам в этом сочетании.
О пользе «глубокой разведки»Что на разведку сейчас ложится основная нагрузка в борьбе с терроризмом, я уже говорил. Пора сказать и о том, какую важность приобретает в этом плане «глубокая разведка» — академические исследования мусульманского мира.
В некоторых языках близость разведки и «разведки» отражена терминологически. Так, латинское слово explorator означает сразу и «разведчик», и «исследователь». И в английском языке: intelligence — «интеллект» и «разведка». Терминологическая близость отражает близость предметную. Научные исследования, относящиеся к различным сторонам жизни других народов, объективно могут быть использованы как разведданные. Не случайно многие исследователи, работавшие и работающие в чужедальних странах, связаны с разведывательными службами. Ничего заведомо дурного в этом нет: добываемые ими сведения могут быть использованы в корыстных интересах пославшей их страны, но могут и послужить во благо страны принимающей.
После 11 сентября американцы спохватились, что они плохо знают мусульманский мир. Естественно, что ответственность за это несут в первую очередь академические круги. Известный ориенталист Мартин Крамер написал покаянную книгу, в которой признает, что американские ученые, специализирующиеся по Ближнему и Среднему Востоку, «способствовали настроениям благодушия, распространившимся в обществе, отчего оно оказалось совершенно неподготовленным к „неожиданному“ нападению исламистов»[25]. Америка, пишет Крамер, едва ли не единственная в мире страна, где можно считаться хорошо образованным человеком и при этом не владеть ни одним иностранным языком. Отсутствие интереса к изучению иностранных, паче всего незападных, языков сказывается и в том, что редкий американец посвящает себя изучению восточных стран. В частности и в особенности это относится к изучению мусульманского мира; в этой области американцам остается только завидовать достижениям немцев XIX и французов XX столетия. (Насчет XIX столетия, мне кажется, Крамер не вполне прав: англичане и те же французы отличились тогда на этом поприще едва ли меньше немцев.)
Крамеру вторит директор Института войны и мира при Колумбийском университете Ричард Беттс: Соединенные Штаты сильно отстали в части изучения мусульманского мира. Если мы хотим успешно бороться с террористами, «нам надо излечиться от нашей культурной болезни — полагать, что наше первенство в мире делает для нас необязательным широкое и глубокое знание внешнего мира, особенно незападных обществ»[26]. Самодовольство, указывает Беттс, превращает в невежд даже ученых мужей: в американских научных и образовательных учреждениях есть великое множество профессоров, выстраивающих модели, которые, как они наивно полагают, остальной мир жаждет принять из их рук, и совсем мало специалистов, действительно хорошо знакомых с мусульманскими странами.
Кстати говоря, аналогичным образом и нам следовало бы озаботиться состоянием нашей ориенталистики: самодовольство (на иной лад), правда, у нас испарилось, и с языками, кажется, не так плохо, но в остальном положение дел с изучением по крайней мере мусульманских стран оставляет желать лучшего.
Если разведка без кавычек обращает взоры к уже сложившимся «авторам», действующим на исторической арене, прослеживая их реальное поведение, то научная «разведка» — это попытка войти в чужую душу, «в ум и в лицо поглядеть» (как говорит Пенелопа у Гомера), дабы понять мотивы поступков, а не просто констатировать их. По-своему это тоже «рисковое» занятие: однажды войдя в чужую душу, можно, так сказать, обратно из нее не выйти. Как раз среди исследователей мусульманского мира насчитывается немало «перебежчиков», которые в результате собственных штудий сами перешли в ислам. Наиболее известный случай — Рене Генон, он же Абдель Вахед Яхья (хотя Генон известен не столько исследованиями мусульманского мира, сколько попыткой выстроить некую обобщенную в мировом масштабе концепцию «традиционного общества»).