— Вы согласны с тем, что пятнадцать ваших товарищей из ста будут продолжать работу и получать зарплату? — вновь спрашивает шеф.
Молчание.
— Отбирая кандидатуры этих пятнадцати, мы руководствовались принципом социальной справедливости, иначе говоря — семейным положением. Большего, в положении банкрота, Компания не в силах сделать для вас. Мы хотим, чтобы вы это поняли, друзья.
— Мы вам не друзья! Вас-то не обанкротили! — вдруг раздаются несколько разрозненных голосов. — Огласите список! А то и в списке никого не окажется!
— Вы обозлены и думаете, что вас обманывают, — с горечью произносит шеф. — Вам неприятно, что меня не выкинули на улицу вместе с вами. Что ж, я скажу. Я остаюсь здесь до завершения своих функций. Новое руководство уволит меня, как уволило вас. Между нами нет разницы. Понимаете? Мне кажется, не понимаете! Это банкротство — и, значит, все! Ни вас, ни меня здесь больше нет! Только я исчезну отсюда на несколько мгновений позже, с условием, что вы сможете наняться к новым хозяевам, чтобы продолжать работу, а я — нет. Теперь понимаете?
Рабочие понимают, что продолжать разговор — нет смысла. Они гудят уже как-то по-иному… Между ними начинается шевеление, некоторые лезут обратно в автобус. Первым — Федька.
— Вы просили список! — вдруг вскрикивает шеф.
— Да… Список… — вяло отзываются рабочие.
— У меня нет его с собой, но я назову по памяти несколько имен, а вы скажите, правильный ли выбор мы сделали. Итак, известный вам мастер — Петрович. — Одобрительный гул. — Начсмены Широков. — Одобрительный гул. — Агафонов… Сомов…
Убежденные, что добились социальной справедливости, рабочие садятся в автобус, похлопывают по спине Петровича, Сомова…
— Ну, хоть вам повезло, мужики…
— Да, глядишь, срастется, — будто оправдываясь пред товарищами, говорит Петрович. — Нефтянку-то — разве не перекупят? А кто работать будет? Обратно всех соберут…
— Да, соберут, жди-ка, — не скрывает зла Федька. — Если кризис, хрен они кого возьмут, так на вас ездить и будут…
— Да еще вопрос — а было ли банкротство у них, — тихо, наклонясь к Федьке, говорит какой-то молодой. — Я под их автоматами соображать перестал, а кто его знает — может, не банкротство, может, просто выбросили нас — и нет проблемы? Он как гипнотизер: наговорил чего-то — все и поверили. А я так и не понял — кто это был? Ты понял?
— Нет.
— Во фирма: я своего директора в лицо не знаю. И этого мужика ни разу не видел.
— Не, я видел раз, — говорит Федька.— Недавно. По телику, что ли.
— Вот и разбирайся с ними….
— Разбираться надо с самим собой, — спокойно говорит Петька. — Дойти до сути. Не хочется, чтоб нас так легко одурачили. Я бы к адвокату сходил. Пойдешь со мной?
— Не, один давай…
— Плохо дело, — говорит Петька. — Все в огне. Душа негодует, а ты…
— Меня не тронь, — отрезает Федька. — Я свою тропиночку найду. И без ихних подачек обойдемся… А адвокаты эти — тьфу! Одна и та же сволочь…
— Увидим…
— А я и смотреть не пойду, — опять жестко говорит Федька. — Не до тебя мне сейчас, пойми, Петя, друг сердечный. Тут кризис — а значит, надо быстро-быстро — и в ту сторону…
Когда автобус проезжает пост ГИБДД на возвратном пути в Астрахань, гаишник справляется по рации:
— Вижу автобус АО 26-34. Пропустить?
Сквозь хрипы раздается:
— Автобус не задерживать!
sub VIII /sub
Тот же, что и прежде, старый дом с верандой, полутемный притихший двор. Веревка с постиранным бельем. В углу двое курят у открытой двери. Появляется Федька, по ступенькам поднимается на второй этаж. В руке у него — бутылка водки.
Заходит на галерею второго этажа, открывает дверь к Вале. Та на кровати привстала, молча смотрит на него.
Федька тоже молча подходит к столу, ставит стопку, свинчивает крышку, наливает рюмку и хлопает, не поморщившись.
Видно, что разговор начинать ему неохота.
— Федь, — зовет Валя, тоже не зная, что случилось и с чего начать.
Федька молча наливает вторую.
— Федь, ты чего такой? Случилось что?
Федька аккуратно хлопает вторую рюмку. Втягивает ноздрями воздух.
— Все, Валюха, — с едкой решимостью говорит он. — Покончили нас, короче. В связи с мировым кризисом. Поувольняли, на хрен.
— С работы уволили? — уточняет Валя и тут же начинает искать, чего бы закусить ему.
— Всех на хрен, — с каким-то даже удовольствием повторяет Федька. — Вышел такой хлыщ, так и так, грит, мы банкроты. И вы, значит, уволены. Сам-то он не банкрот, по нему видать — держится уверенно. Всю милицию с города согнали: шлемы им дали, щиты. В воздух разрешили стрбельнуть для испуга. В общем, проводили с почестями. Недолго, значит, процветание длилось…