Я поел и лег чтобы заснуть, так за стенкой опять концерт начался, руку даю, что там не кайф, а горе, она нечеловеческим голосом воет, я быстро оделся, мать: куда? я говорю: туда, она опять орет! Мать вскочила: “не ходи, слышишь? Если орет, значит надо!” А я уже в подъезд выбежал, потом во двор, потом в их подъезд, добежал до их этажа, стою, звоню, звоню, ОГЛОХЛИ они там что ли?!
Возвращение Синдбада
Андрей Дмитриев
*
ВОЗВРАЩЕНИЕ СИНДБАДА
Дмитриев Андрей Владимирович родился в 1972 году в городе Доброполье Донецкой области. Окончил факультет журналистики Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко. Стихи публиковались в альманахе “Стрелец”. Соавтор и составитель сборников “Дикое поле. Стихи русских поэтов Украины конца ХХ века” (2000), альманаха “ДвуРечье. Харьков — Санкт-Петербург” (2004). Инициатор и редактор издательской серии “ДвуРечье”. Автор книги стихотворений “Сторожевая элегия” (2004). Работает редактором, живет в Харькове. В “Новом мире” публикуется впервые.
* *
*
Замедлен отсчет. Оклемаемся за год.
В забитом поселке — достаточно выгод.
Спокойное русло и тихая заводь —
из дней непутевых приемлемый выход.
Вот так и должно быть. Автобус уехал.
И следует оцепененье, в котором
тебя забывать — с переменным успехом,
в себя приходить — с пасторальным восторгом.
Вот так и должно быть. Поля в отдаленье:
за розовым — синее. Клевер. Люцерна.
И всё основательней рубишь поленья,
от гиблой любви отвыкая усердно.
И так погодя затеряешься между
чужими, утешишься рядом с чужими.
И впору зарыть документы, одежду —
и впору другое прикидывать имя.
Дальнейшие действия неторопливы,
чтоб длить равновесие — жгучее счастье в
укромном дворе, в обрамленье крапивы.
Уют устаканен. Крестьянин участлив:
“Сойдешься с приезжей учителкой умной…
А можно — какую попроще деваху.
И живностью обзаведешься и уймой
детишек. Отъешь себе круглую ряху”.
Везде обещание свежей фактуры —
сопутствует местность, потворствует климат.
И глупыми глазками пялятся куры —
и лишнее прошлое на смех поднимут.
И станет не важно, чем был озабочен.
Чем был вообще. Ожиданье протяжно.
Опять тополями с дорожных обочин
ведется своя перекрестная тяжба.
Бухие крестьяне, как сонные мухи.
Степенное стадо прошествует мимо.
Столетняя утварь. Дыханье разрухи.
Избитые сумерки Третьего Рима.
Медлительный трактор виляет прицепом,
пылищу в глаза бестолково пуская.
Не так ли тебе досаждал я? При этом
вполне понимал, что затея пустая…
Чуть-чуть потерпеть — и уже ни прицепа,
ни пуха, ни перьев. Напомнят отныне
о желтой угрозе — разгул курослепа,
о вечной обузе — засилье полыни.
Останься, хозяин, не вяжущий лыка!
Как больше не в тягость чужая опека!
Лениво, размеренно эта волынка
пусть тянется хоть до скончания века…
.................................
Но время, в котором успел затеряться,
неспешное, как разговоры старушек, —
едва отсчитали за кадром “тринадцать” —
уже понеслось, соскочило с катушек:
как если б, в колодце воды набирая,
ведро упустил — и оно отмотало
всю цепь, весь отрезок — от здешнего рая
до Судного дна и дурного финала.
И всё на себе — провороты, повторы…
Я всё подтвердил, проворонил, проверил…
И смерть, и автобус — минута на сборы.