(благо есть и законный повод — простуда),
выслушать сотню забавных баек — другого проку
не будет от твоей пожилой собутыльницы. А допьем —
она унесет посуду, пахучую банку из-под кильки в томате,
полную пепельницу. Ты запираешь дверь, хотя покушаться
на твое одиночество некому. Перед тем как лечь,
упрешься взглядом в высохшие носки на трубе отопления,
начищенные ботинки. И подумаешь: для смешливой
горничной ты, сегодняшний, неизменен, ты был, есть и будешь,
а для себя — лишь одно из стремительно преходящих “я”.
VI
Как не хватает друга или приятеля. Прямо сейчас,
в состарившемся храме. Мы бы поставили по свече
Богородице и паре святых, а выйдя наружу,
непременно присели бы побеседовать о высоком.
Спустившись по склону, затемненному влажной тенью,
снова бы взор обратили на бедный собор, белоснежное
пятно среди буйной зелени. “Храм в контексте речи —
лишь прилагательное к пейзажу”, — ты бы изрек
другу. Вряд ли бы он оценил — вы оба слишком утомлены.
Но ты один-одинешенек, и пустым остроумием не утолить
неожиданного тепла, разливающегося в твоем
неверующем нутре. Замрешь, выкуришь две
или три сигареты подряд, растерян, расстроен —
где же тот друг-приятель, хотя бы просто свидетель,
пусть бы порадовался, какой ты симпатичный, тихий, незлой.
VII
Чуть ли не ежедневно переезжать на новое
место. Осторожно спускаться с гор в незнакомый
городок, который, увы, не особо отличен от
прочих. Все города твоей родины схожи друг
с другом, предсказуемы здания в центре: вокзал,
кинотеатр, почтамт, гостиница, городская управа,
предсказуемы выселки: домики и уж тем более
огороды. В любом городе отыщется улица Г. Табидзе,
9 апреля, Царицы Тамары и Руставели. В любом найдется
одна река с захламленным темным берегом и оживленный
оборванец, который трясет тебе руку, словно
старому другу, демонстрирует на главной горе
бурые развалины древней крепости, доверительно
врет, что именно там могила царицы, а под конец
предлагает купить у него литруху домашней чачи.
VIII
Скажись больным — вряд ли в таком состоянии ты
сумеешь вести машину. Попроси товарища сесть
за руль, а сам приляг на заднем сиденье, так,
чтобы лицо не отражалось в зеркальце заднего вида.
Всхлипывать постарайся неслышно, слезы утри
ладонью. Твоя Борена дожила до утра, вопреки
всем прогнозам. А дальше? Лучше не думать. Еще
три дня назад она пусть с трудом, пусть с твоей
помощью, но сама добралась до палаты. Легла.
Кажется, попыталась взглядом что-то сказать, но
ты ничего так и не понял. Что же теперь?
Что теперь? Застать ее еще живой, чтобы успеть
проститься и навек запомнить
ее жалкий предсмертный хрип, или
быть вдалеке, когда это случится, а до того —
ждать звонка, ждать звонка, ждать звонка…
IX
Доводилось тебе в незнакомом селе миновать
истоптанный пятачок у столовой, где коротают время
безработные всех возрастов? Право, холодный
пот прохватывает, когда они настороженно
и недружелюбно глазеют, словно пришельца с Марса
заподозрив в тебе. Проходя сквозь строй этих взглядов,
не понимаешь, как быть: ускорить ли шаг,
остановиться ли, поздороваться? Откуда такая
растерянность? Разве ты виноват перед ними?
Что же они таращатся, будто на пойманного с поличным
конокрада или карманника? Видно, есть на свете еще одна
хворь в добавление к клаустро-, никто- и акро-
фобии: страх не суметь оправдаться, так и оставшись немой
оболочкой для тех, кто тебя — Бог им судья — ненавидит.
И ты прячешь в груди дыхание, словно вор — добычу,