пробираясь сквозь темное поле враждебных взглядов.
Х
“Упаси Господь болеть одному, тем более ночью,
тем более, далеко от дома. Одному и далеко
от дома. Ах, никто меня не утешит, никто
не подаст лекарства в тусклом гостиничном
номере. Одеялом укрылся, курткой, а знобит
все равно нестерпимо, и воды в бутылке осталось
едва на один глоток. Упаси Господь болеть одному,
особенно если ты мужчина: они в болезни
много слабее, они вообще ужасно падают духом,
хворая в отсутствие матери, или сестры,
или возлюбленной, или жены, хлопочущей
со снадобьем в правой руке, холодным питьем —
в левой”. Ночь, гостиница, одиночество. Страх
смерти здесь и сейчас. Долго мерещился в темноте
собственный труп, жалко скорченный на несвежей
простыне. А поутру стало так смешно и так стыдно.
ХI
Один насаживает мясо на шампуры, другой
разжигает огонь, третий, как водится, к ним пристает
с советами. А ты уже успел выпить и рад,
что выпало погулять с этой мелкою сельской
шпаной, повторять нехитрые, невеселые, краткие
тосты, вставать со всей компанией, когда поминают
убитого кореша, торжественно достают нержавеющий
портсигар, где косяк, скрученный им перед смертью,
хранится, подобно реликвии. Слово за слово,
парни уже обсуждают тбилисских братков, удивляясь,
что гость (видимо, лох) не слыхал даже о самых
знаменитых. Таким образом, еще до шашлыка
твои акции быстро падают. Вдруг понимаешь:
пожалуй, ты заигрался, пора бы и ноги в руки. При общем
замешательстве резко запрыгиваешь в свою “Ниву”
и, будто новый Джеймс Бонд, уносишься вдаль, смеясь.
ХII
Снова гостиничная столовая, снова ночь.
Теплый чай, холодные макароны. Ты
последний клиент: все стулья уложены на столы
вверх ногами, уборщица мается у дверей.
Ушел. Из соседнего номера слышатся гневные звуки
телевизора. Юный француз, въехавший позавчера,
опять смотрит какой-то грузинский канал, хотя и
не понимает ни слова, а комментатор знай
возмущается противоправным налетом
войск соседнего государства через границу, то есть
грубым вмешательством в наши внутренние и т. д.
Ты отключаешься. Ты уже сутулишься
за низким, за шатким столиком, пытаясь, известное дело,
сочинять, и свежепридуманную строку произносишь
то по слогам, то растягивая гласные, влажные, как морская
водоросль, пока слова наконец не лишаются смысла.
ХIII
“В аэропорту тебя встретят. Узнают и подойдут
сами. Позаботятся о жилье, документах, деньгах.
От тебя потребуется немного. Помахать рукой
прошлому — быстрей, чем сдирают с себя
воспламенившуюся одежду. Велеть своей крови
успокоиться. Приказать сердцу, чтобы мечтать
прекратило. Глазам запретить смотреть
в иллюминатор. Телу… впрочем, оно и так
будет надежно привязано к креслу”. Взлетная
полоса переливается, гаснет, сверкает. Дела
завершены, можно вздремнуть. А голос
продолжает: “...всех близких и всех родных
изгони из памяти, ибо новая кровь в жилах твоих
заструится; новые земли, наречия, яства
станут наградой тебе…” Будто звон разбитой
рюмки — и ты просыпаешься, словно падаешь с высоты.
Бахыт Кенжеев родился в 1950 году. Окончил химфак МГУ. Поэт, прозаик, эссеист. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе “Антибукер” (2004), “Anthologia” (2005) и “Русская премия” (2009). Стипендиат Канадского совета по делам искусств (2009). Живет в Канаде, США и в Москве.
[1] Пользуюсь случаем поблагодарить Николая Свентицкого, неутомимого устроителя ежегодных грузинско-русских поэтических фестивалей, за возможность познакомиться не только со Звиадом Ратиани, но и с другими первоклассными поэтами Грузии. (Примечание Б. Кенжеева.)