Я рассматривал его с какой–то непонятной мне самому неприязнью. “Здесь вы могли сильно ушибиться, Владимир...” — “В смысле?” — “Удариться, треснуться, говорю. Вы очень рисковали. Вам все–таки следовало меня предупредить, хоть в общих чертах, прежде чем мы зашли в квартиру”. Он перестал улыбаться и несколько секунд смотрел на меня серьезно, даже с тревогой. “Но... Валерий Вениаминович... если так... Я, по–моему, выразился недвусмысленно, и я могу повторить: никакого спектакля для „жучка” я не разыгрывал. Все было истинной правдой... Поэтому... если вам угодно вернуться... нет, не в квартиру, а к этой теме...” — “Но вы же сказали, что она еще не разведена?” — “Да. Но это... решится в течение двух–трех месяцев, я полагаю. Вряд ли больше...” — “Ну так пусть сначала разведется. Я не хочу новой троянской войны”.
(Долгое молчание.
Наконец слышится мой вопрос:
— Это все?
— Все.
— И дальше ничего?
— Абсолютно.
— Но вы... ее ждете?
— Да нет... Зачем ставить себя в зависимость от призраков?)
Байтов Николай Владимирович родился в 1951 году. Образование — высшее математическое. Автор сборника стихов “Равновесие разногласий” и прозаической книги “Прошлое в умозрениях и документах”. Публиковался в журналах “Знамя”, “Лепта” и др. Живет в Москве. В “Новом мире” печатается впервые.
На зов неведомой отчизны
ЛЮДМИЛА АБАЕВА * НА ЗОВ НЕВЕДОМОЙ ОТЧИЗНЫ * * * И все мне помнится, как ото всех тайком по аспидной доске крошащимся мелком, не одолев внезапного волненья, я первое пишу стихотворенье. О, как дрожит божественно рука! А в синеве окна нездешняя звезда все медлит и влечет неведомо куда — мерцающий мелок в руке незримой Бога, моя душа у горнего порога, что смотрит на меня издалека. * * * Все мы агнцы не божьи, но адовы, Возлюбившие терпкость греха. Словно сок по рукам виноградаря, Кровь течет по рукам Пастуха. Заходило кровавое брожево... Боже правый, спаси и прости! Смерть ли в землю российскую брошена Из Твоей милосердной горсти? Если — жизнь, то откуда старинная Обреченность грядущих времен: В этом мире загубят невинного Под круженье зловещих ворон. * * * Памяти Евгения Блажеевского. Мы шли по кладбищу печальной вереницей, На плитах скорбные читая имена. Деревья маялись, кричали в небе птицы, И первой зеленью цвела вокруг весна. Мы шли в молчании среди крестов и звезд, Среди обнов ликующей природы И горько думали, как быстротечны годы, Под шелест несмолкающий берез. Тебя он принял, сокровенный Бог, В земной глуби, в заоблачных высотах. И, словно пчелы мед сладчайший в соты, Мы слезы принесли на твой порог — То наша жатва, наша благодать От всех даров земной мгновенной жизни. И мы на зов неведомой отчизны Вслед за тобой идем уже — как знать... Снегопад Туманы тяжкие сошли с небесных гор давай оставим безнадежный разговор Вокруг ни щебета ни трепета листа и только странная на сердце маета Среди безмолвной беспредельной белизны мы словно заживо в себе погребены А снег все падает ликуя и слепя как на минувшее смотрю я на себя... * * * О, эта странная, глухая, гудящая, как поезда в осеннем сумраке без края, и тянущая в никуда тоска — поворотила тайной жизнь от начала до конца так, что и в зеркале случайном своим не признаешь лица. * * * Духу небесному, истинно сущему, я присягнула на горнем огне. Тайными песнями, звездными кущами голуби снов прилетели ко мне. С этой поры и живу, зачарованна, с сердцем бестрепетным в черные дни. Где моя радость и где моя родина? — знают далекие в небе огни. * * * О, Господи, осень! Погожий денек для двоих, бредущих одной бесконечной конечной дорогой все мимо и сквозь шелестящих, летящих, убогих и солнцем последним пронзенных просторов твоих, и солнцем последним, слегка веселящим унылость домов, и скамеек, и сквериков цвета дождей. Подай же им, Господи, солнца на сырость и сирость, на зябкую старость, на бедные игры детей. И дай мне свободу лететь и лететь безмолвной листвой, устилая безмолвную твердь.