А эмоционально-восторженный отзыв Натальи Рубановой [5] свидетельствовал о ее доброжелательстве, но решительно ничего не говорил о книге, ибо такие формулировки, как «плод любви Стиля и Метафизики», абсолютно универсальны и совершенно произвольны.
В середине июня «Перс» наконец появился в книжных магазинах.
Я начала читать книгу с некоторой опаской, но очень быстро оказалась захваченной энергией романа, невероятным интеллектуальным напряжением. Усложненная композиция? Не почувствовала. События громоздятся друг на друга, сюжет петляет, нет характеров? А по мне — так целая вереница, и совершенно необычных. Великие темы романа зависли? Ровно наоборот: такой смелости и напряженного отношения к вечным вопросам давно не было в литературе, после Набокова вечные темы у нас за неприличие почитаются, и не без справедливости: слишком уж легко их опошлить. Не обращает внимание на читателя? Ну и пуcть его, я вовсе не хочу, чтобы со мной как с читателем постоянно цацкались и передо мной заискивали. Мне сам автор интересен. Иличевский слишком умен для нас (именно так выражается Беляков), нет читателя, который способен поддержать разговор с таким автором? Вот уж чего никогда не бывает «слишком», так это ума у писателя. А насчет читателя-собеседника — это такой просвещенческий миф. Читатель и не должен с автором разговаривать. Книга — не чат в доступном сетевом ресурсе.
Любопытно, что вышедший из печати роман новую волну критических статей отнюдь не вызвал. Так, отклики на грани информации и аннотации. Совершенно особняком среди них стоит незаурядная колонка, видимо ошеломленного романом Дмитрия Бавильского [6] . Занятно, что появилась она в том же «Частном корреспонденте», где двумя месяцами раньше была опубликована статья Сергея Белякова, сформулировавшего «Персу» приговор: неудача. Я бы могла назвать колонку Бавильского ответом Белякову, если б эти два текста существовали в одном измерении. Но сравнивать их нельзя, потому что Беляков пишет критическую статью со всеми полагающимися атрибутами и системой доказательств (я с ними не согласна, но не могу не признать: выполнены они профессионально), а Бавильский — писательское эссе, в котором стремится быть на высоте вдохновившего его текста. И еще: Беляков отталкивается от реалий премиального сюжета и текущей литературы и рассматривает текст Иличевского в связи с премией «Национальный бестселлер». Бавильский ставит роман Иличевского в контекст мировой культуры. «Первоначально я хотел назвать эту колонку В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО то ли времени, то ли пространства ». Что ж — для этого есть основания, поскольку герой Иличевского, русский геолог, выросший в Азербайджане, а ныне живущий в Америке, возвращается в родные места и погружается в цепь воспоминаний, нанизанных друг на друга бесчисленными ассоциациями, как герой Пруста. Но можно назвать и «ДРУГИЕ БЕРЕГА», — продолжает рассуждать Бавильский. Верно, и Набоковым тут попахивает, поскольку детство рассказчика «так сильно походило на Рай, откуда всех изгоняют взросление и взрослые холопы».
Но, преодолевая искусы определить новый роман через классические образцы, прочесть в контексте то метафорической поэзии, то современного кинематографа, Бавильский делает вывод: «„Перс” ведь получился таким живым и горячим потому, что для Иличевского это поисковый текст, способ проверить и сформировать какой-то новый, собственный жанр. Большая книга, возвращающая веру не только в литературу».
Это, на мой взгляд, лучший ответ на тезис Белякова о неудаче Иличевского. Что такое удачный литературный текст? Чем мы меряем удачу? Соответствием неким образцам. Удача сопутствует канону. А там, где канон игнорируется, литературной удачей и не пахнет. Пахнет риском, неведомым (профессиональные разрушители канонов тут не в счет: они ведь тоже от канона зависят, не будь эстетики большого стиля или русского романа — так над чем Сорокину было бы оттачивать свой топор?).
Итак, мы имеем два противоположных мнения. 1. Неудача. 2. Книга, возвращающая веру не только в литературу. Присоединяюсь ко второму. Но попробую все же объяснить, почему.
Вопреки утверждениям, что роман лишен сюжета, что это — нагромождение плохо связанных друг с другом эпизодов, я вижу как раз продуманность структуры романа и органическую связь сюжетных линий. Другое дело, что связь эта требует осмысления.
Композиция повествовательного произведения чаще всего носит линейный характер. Берется герой (или несколько героев), и рассказывается история жизни (или они переплетаются). Экскурсы в прошлое, воспоминания персонажей не меняют сути. Можно взять лист бумаги и изобразить последовательность развития событий почти любого романа на плоскости.