Изначально раритетное издание монографии о жизни и творчестве Владимира Григорьевича Шухова (1853 — 1939), инженера, архитектора, изобретателя, почетного члена Академии наук СССР (1929) и Героя Труда, во многом определившего, в частности, развитие авангардной архитектуры ХХ века.
Альберт Шпеер. Воспоминания. Перевод с немецкого Софьи Фридлянд и Ильи Розанова. М., «Захаров», 2010, 712 стр., 3000 экз.
Мемуары личного архитектора Гитлера, а в конце Второй мировой войны — министра вооружений и военной промышленности, приговоренного на Нюрнбергском процессе к двадцати годам тюремного заключения; мемуары писались в тюрьме. «Пожалуй, ни в одной книге так подробно и увлекательно не описаны взлет и падение Третьего рейха, ближайшее окружение Гитлера и он сам, как в „Воспоминаниях” Альберта Шпеера. Заново переживая свою жизнь на службе у Гитлера, Шпеер мучительно пытается понять: как он, выходец из аристократической семьи, талантливый архитектор, выдающийся руководитель, порядочный в обыденной жизни человек, — стал слугой дьявола» (от издателя).
Также вышла книга: Альберт Шпеер. Шпандау. Тайный дневник. Перевод с немецкого Ирины Кастальской. М., «Захаров», 2010, 564 стр., 2000 экз.
Составитель Сергей Костырко
Периодика
ПЕРИОДИКА
«АПН», «Взгляд», «Власть», «Волга», «Время новостей», «Газета.Ru», «GZT.RU», «Завтра», «Запасник», «Известия», «Итоги», «InLiberty.ru/Свободная среда», «Коммерсантъ/Weekend», «Крещатик», «Культура», «Литературная газета»,
«Нева», «Неприкосновенный запас», «Новая газета», «Новая реальность», «Новые Известия», «Новые хроники», «ПОЛИТ.РУ», «Православная книга России», «Российская газета», «Русский Журнал», «Русский Обозреватель», «Русский репортер», «Сеанс», «Сибирские огни», «Toronto Slavic Quarterly», «Частный корреспондент», «Эксперт»
Вл. Алейников. Четверо. Повесть. — «Крещатик», 2010, № 2 <http://magazines.russ.ru/kreschatik>.
«Весь СМОГ кормился моими творческими токами, впитывая их и трансформируя в собственных писаниях. <…> Покойный Величанский о влиянии моих стихов „на формирование поэтической ситуации в отечественной словесности” давно уже в открытую высказывался вслух и успел высказаться печатно. Человеком он был чрезвычайно умным».
«По самому большому счету СМОГ — это Губанов и я. Губанов — умер. <…> Я еще жив. Бог милостив! Несмотря на все, что пришлось пережить, — видно, чудом, вполне допускаю, но скорее всего для того, чтобы сделал то, к чему призван, чтоб дыхание речи продлил по возможности в мире этом, был храним я силами света — и поэтому, да, конечно же, восставая из бед, уцелел. <…> На мне — вся ответственность. Как и всегда. Что делать! — уж так получается. Ничего. Я к такому привык».
Виталий Амурский (Париж). Было — не было. Генрих Сапгир о себе и своем времени. — «Крещатик», 2010, № 2.
Говорит Генрих Сапгир (Париж, декабрь 1998 года): «Это же не просто название: „Сонеты на рубашках”! В 1976 году была выставка моих друзей художников-нонконформистов в павильоне „Пчеловодство” на ВДНХ (это было великое дело для того времени!), и мне захотелось представить свое произведение (меня совсем уже не печатали; печатали только то, что я писал для детей, остальное — глухо!). Тогда я взял свои две рубашки, на спине одной фломастером написал свой сонет „Тело”, на спине другой — тем же фломастером — сонет „Дух” и повесил их на плечиках — одна над другой — на втором этаже. Висели они, правда, недолго — начальство приказало: снять! Как же так: есть текст, а он не прошел цензуру?! (Тогда любой текст должен был проходить „лит”.) Но провисели они какое-то время, видели их... У меня даже фотографии сохранились».
Наталья Андросенко. Церковь как интеллектуальная корпорация. — «Новые хроники», 2010, 23 июня <http://novchronic.ru>.
«В течение многих столетий — и в Византии, и в России, и в Европе Церковь была грандиозной фабрикой смыслов, которая охватывала все стороны мыслительной активности человека — от абстрактных размышлений до конкретных политических или этических решений. Совершенно очевидно и то, что в эпоху секуляризации в первую очередь рухнула эта смысловая автономия Церкви. Не философия, политика, история, эстетика, идеология осмысляют себя в заданных Церковью категориях, а, напротив, — мы сплошь и рядом видим, как на и без того довольно узкой площадке, оставленной в интеллектуальный удел Церкви — библеистика, история церкви, богословие и так далее, сплошь и рядом Церковь себя осмысляет во внешних категориях».