Марина Кудимова. Матчасть. Стихи. — «Континент», 2010, № 2 (144) <http://magazines.russ.ru/continent> .
Никогда не ведаю часа-пояса,
Даже малой разницы не ухватываю,
В закромах копаяся, в спудах рояся, —
Полседьмое или, там, полдевятое.
До темнадцати меньше, чем до светладцати, —
Вот и все, что можно понять, пожалуй,
Пред лицом сумятицы, циферблатицы.
Ноги свесить: «Время, где твое жало?»
Если стрелки есть, значит, есть и стрелочник,
Мозаичник, плиточник и отделочник.
Если зелень прыгает электронная,
В этом что-нибудь надо искать резонное:
Оставаться с таком, кривиться тиками,
Расспросив о роли судьбу-вампуку,
Допытав ее, под какими никами
Здесь плагины грузят — любовь, разлуку, —
Чем отлично рыбье от старческого дыхание,
Или Млечный Путь от пути дыхательного,
Или массовое сознание
От коллективного бессознательного.
Наталья Лебедева. Катынское преступление: подготовка, осуществление, сокрытие. — «Посев», 2010, № 4 <http://www.posev.ru> .
Исчерпывающее исследование по теме. Автор — давний специалист по истории Катыни. Красноречивая деталь, которой не стоит забывать: офицеров расстреливали исключительно немецкими пулями калибра 7,65 мм.
Инна Лиснянская. Три стихотворения. — «Знамя», 2010, № 8.
................................................
В туман завернулся Лондон, Париж — в дожди.
Если б не книги, не знала бы вовсе о них.
Крылышками трепещи, бабочка, но улетать подожди,
Пока я ещё держусь на своих двоих.
Видишь, синее море льнёт к моему окну,
Твой трепет пошёл на зыбь, на солнце — твоя пыльца.
Я в горизонт трёхперстье сейчас обмакну,
А там не будет конца, не будет конца.
Георгий Мейер. Поруганное чудо. — «Посев», 2010, № 5.
Дискуссия — через время — о понятии и феномене Империи. Г. А. Мейер (1884 — 1966) — эмигрант, сотрудник парижского «Возрождения». Текст взят публикатором (В. Сендеровым) из редкой книги «У истоков революции» (1971). Имперской позиции Мейера отвечают жестко «справа» Борис Тарасов и «слева» Андрей Пуговкин.
Но как же поэтично тогда писали наши изгнанники: «Нет, напрягая внутреннее зрение, мы увидим, наконец, что не обманно, не призрачно дрожит и теплится, тускло мерцая во мраке, душевный огонек, завещанный нам Достоевским. Мы должны подавить в себе гоголевский страх и, следуя за Достоевским, завершить им не оконченное дело, для ума невозможное и лишь верующим сердцем постижимое: мы должны преодолеть гоголевских чудищ, мы должны вернуться к Пушкину. То, что тщетно пытался Достоевский сделать в одиночку, мы можем осуществить сообща, соборно. Чудища и мертвецы, прежде невидимо гнездившиеся в наших душах и лишь Гоголем изобличенные, теперь, после перенесенных нами страданий, отделились от нас,
объективировались, обрели для себя некое подобие самостоятельного существования. Эти оборотни наяву овладели нашей Родиной и тем наглядно показали, насколько прав был Достоевский, утверждая, что земная действительность фантастичнее всякой фантастики. Святая задача эмиграции, зарубежной и внутренней (есть и такая), разобраться в минувшем, отделить в нем пшеницу от плевел, отыскать неведомые посевы, предназначенные для будущего, хоть и не взращенные, но все еще живые. Пора нам понять после подпольных и чердачных персонажей Достоевского, что подвалы и скворешники, клетушки, кабинки, каюты и каморки, столь похожие на гробы, на мучительные прообразы смерти, неизменно скрывают в себе до времени грозные и великие возможности сияния и тьмы, греха и подвига».