Мэри следила за взглядом Сфиняткова.
— Нет, не появлялись. Может, в библиотеках сидят — у них госы скоро.
— А молодой человек, который приехал перед нами? С кудрями. Без шапки. Он шел в сторону вашего дома.
— Вы же видите, никого нет.
— Нам надо осмотреть помещения. Виктор Петрович, приведите понятых.
— Это обыск?
— Нет. Мы лишь проверим, не обманываете ли вы нас. Что это — лестница в подвал? Вы можете не пускать нас. Но предупреждаю, это не в ваших интересах. Пяти минут не пройдет, а мы уже с ордером нагрянем! Спускайтесь, а мы за вами.
Сжутняков обнюхал все углы подвала. Брезгливо скинул Бухову гитару со стула, она упала с жалобным бряком. Мэри подняла бывалый инструмент.
— Значит, они здесь репетировали?
— Вы же сами видите.
— Надеюсь, вы знаете, что группы больше не существует?
— Да.
— А где хронопы — не знаете. Или лжете?
— Я вернулась с работы. Собиралась лечь, отдохнуть. Я устала.
— А ведь правда украшает человека. Об этом вы слышали?
— В чем вы меня обвиняете?
Смутнячков подумал, совсем недолго, и стал подниматься по лестнице. Молчаливый участковый последовал его примеру.
— Если кто-то из ваших хронопов появится, позвоните мне — Схрустяков протянул бумажный прямоугольник с номером.
Мэри затворила дверь. Дождалась, пока те уехали. Пошла открывать подпол.
Оттуда вышли хронопы с инеем на волосах и под носом, как в фильме “Кавказская пленница”. Отогревались чаем и спиртом. Когда все расселись в комнате наверху, пришел Пауль.
— Как Брюх? — спросил он, стаскивая башмаки.
Все уставились на раненого. Брюх был уже полупьяный. Зелье подействовало. Гриштоферсон помог ему лечь на кровать, на которую Мэри заранее подстелила оранжевые резиновые пеленки.
— Хоть музычку нашу включите, а то как на похоронах. Зря, что ли, я коробку-то стащил.
— Слушать-то альбом не на чем, — откликнулся Бух. — Микс записан на тридцать восьмой скорости. А вихревский “Олимп” с тридцать восьмой конфискован вместе со всем остальным.
— Бллллль, я что, и “Олимп” Вихрева должен был из гэбэшки тащить? — Брюх скорчил губы в подобии улыбки.
Между тем Гриштоферсон приготовил хромированные инструменты к операции. Обернувшись к остальным, бросил:
— Идите — перекурите…
В коридоре Пауль рассказывал, что машину Саида он оставил в двух кварталах от дома авторитета.
— Сначала я, браззы, хотел ее с откоса спустить. Не хрен хороших человеков увольнять! Но потом подумал, что он все-таки мне немало пользы принес. Даже взять портостудию, с паршивой овцы хоть шерсти клок…
— Правильно, — согласился Кух. — Мы же хронопы, а не вандалы. Страшно было удирать от ведомственных?
— А то мы с тобой, бразза, ни разу в облаве не побывали. То же самое, только на газ жмешь, а не пешкодралом, да еще пластов под мышкой нет. Налегке, так сказать.
Бух встрял:
— У нас остались Саидовские деньги. Может, купить еще один “Олимп”? А Вихрев бы его на тридцать восьмую скорость переделал. А?
— Завтра же и купим, — откликнулись остальные.
— Вы чего, дураки? А то не знаете, что без блата “Олимп” не достать. В “Электронике” ни у кого знакомых нет?
Пауль начал вспоминать:
— Я, браззы, там одну продавщицу как-то дрючил. Не знаю, может, уже уволилась. Давно в “Электронику” не заходил.
— Еще варианты? — спросил Бух.
— Кстати, у Дрюни, Алюниного брата, есть “Олимп”. Может, спросить у него?
Сухарев поехал в Щербинки. Он знал, где живет Брюх.
Пескарь застал Алюню на иголках. Она загнанным зверем мерила по периметру четырнадцатиметровую комнатушку.
Он постучал. Она отворила дверь. Он рассказал ей о том, о чем она не знала. Она заплакала. Он закурил. Она тоже закурила. Он стал уговаривать. Она отнекивалась. На ее “Ну и пусть” он реагировал криком. На его
“Я хочу тебя спасти” она реагировала молчанием и слезами. Он спросил ее. Она ответила вопросом на вопрос. Он встал и принялся ходить по комнате туда-сюда. Она приклеилась к стулу и смотрела на часы. Он попросил ее поехать домой. Она попросила его подвезти до Мэри.