Сами римляне менялись, соприкасаясь с другими народами, и эта способность римлян изменяться, их восприимчивость, открытость чужому — самый ценный дар, оставленный римлянами Европе, если не всему человечеству. Мы едва ли осознаем это сейчас, потому что всевозможные межкультурные заимствования — это так естественно. Но ведь человек — не животное, и в нем очень мало «естественного».
В «Энеиде» Вергилия троянцы, блуждая по морю, высаживаются на диком берегу Сицилии, той самой Тринакрии, острове циклопов, где незадолго до них побывал Одиссей. Навстречу им выходит оборванный, измученный человек — спутник, забытый Одиссеем в пещере Полифема. Он молит если не взять его с собой, то хотя бы убить, чтобы умереть от человеческой руки, а не сделаться пищей людоеда. Отец Энея, Анхиз, протягивает юноше руку, и троянцы забирают его с собой — не как пленника, но как друга.
Так поступили римляне и с греческой культурой. Нам кажется подчас чем-то само собой разумеющимся, что «побежденная Греция победителей диких пленила», вроде это заслуга самой Эллады, что ее поэзия, ее философия и ее искусство оказались столь притягательны, а римлян можно снисходительно похлопать по плечу: молодцы, что догадались сохранить для нас это наследие, — но сама-то римская литература, перелицованные Теренцием и Плавтом греческие комедии, переложенное стихами Лукреция учение Эпикура, пересказанная персонажами Цицерона греческая философия, «Энеида» Вергилия — подражание Гомеру — это же все «вторично». Да, римская литература «вторична», то есть она всегда помнит о корнях, помнит о своей принадлежности традиции. Кстати, и слова «традиция» («передача»), «культура» («возделывание», прежде всего «обработка почвы») — латинские. Римская культура — первая (во всяком случае в нашей истории) вторичная культура, то есть первая культура в собственном смысле слова. Заслуга римлян не в том только, что они сохранили достижения греков и придали им иное измерение, — своими переводами и толкованиями, своими цитатами и подражаниями, своими восхвалениями они возвысили греческую литературу и в наших глазах. Мы не мыслим собственной культуры без «классики», потому что к этому приучили нас римляне. И более того: римляне научили европейцев ценить чужое, в том числе ценить прошлое — греки каждый день будто живут заново, не случайно же и наука история создана римлянами. Впервые была сохранена культура побежденных. Потом германские племена, громившие римские города, начинали говорить на латыни — победа побежденной Греции, победа, одержанная римлянами над самими собой, сделалась залогом выживания не только Греции, но и Рима, и всей нашей цивилизации, где одной из главных ценностей и поныне считается усилие понять другого.
Чужак«Сколько, например, различных слов в мире, и ни одного из них без значения; но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец (barbaros), и говорящий для меня чужестранец» (1 Кор. 14: 10–11). Павел пишет по-гречески, но слово «варвар», пройдя через опыт Рима, приобрело новый смысл, определяя уже не человека, но отношение.
Варвар, barbaros, — греческое определение инородца, детски-наивное звукоподражание «бяка-бука». Чужак, говорящий на неведомом наречии, неразборчиво бормочущий свое «бар-бар», — для греков все языки оставались неведомыми. С XII века до н. э. эллины расселялись от Черного моря до Атлантического океана, надо полагать, как-то вели дела с местным населением, как-то объяснялись — но ни Платону, ни энциклопедическому Аристотелю и в голову не приходило заняться переводами. Переводить, а то и сразу писать по-гречески начали сами «варвары», оказавшись внутри созданной Александром Македонским империи, где египетский, сирийский, иврит сделались языками провинциальными, если не вымирающими. Евреи, а не греки создали Септуагинту — первый перевод Ветхого Завета на греческий. Так называемое «Письмо Аристея», согласно которому инициатором этого перевода выступал руководитель Александрийской библиотеки, а заказчиком — царь Птолемей, ученые практически единогласно признают фальшивкой. Иосиф Флавий, иудей, писавший по-гречески для римских властителей, расцвечивает это сообщение еще менее правдоподобными подробностями: Птолемей-де посылал богатейшие дары в Иерусалимский Храм и, обладая талантом художника, забросил царские дела, чтобы лично руководить изготовлением золотого стола для жертвоприношений. На следующей же странице этот рассказ подводит нас к перечню льгот, которыми евреи пользовались со времен правления Птолемея и которые они сохранили при римлянах «благодаря удивительному великодушию Веспасиана и Тита», покровителей Флавия.