Розанов — еще один из отцов основателей жанра. Вот «к. р.» Юлиана Селю (именно о его «к. р.» Михаил Бахтин говорил его двоюродному брату Дувакину: «У нас сейчас нет глаза и уха для этого»): «Бывает, что родной голос в телефоне возникает, расцветает не сразу. Бывает, что сначала он слабый, тусклый, по-странному чужой: не для своих, не для меня; я его таким не слышал — для чужого, настороженный…Но вот голос узнал, ожил, заструился, наполнил трубку, зазвучал. Душа отошла, согрелась — подошла. Как зверушка к решетке», — на мой взгляд, это настоящий «опавший листок» из коллекции Василия Васильевича. Это естественно: Розанов — «Паскаль» нового времени, «Паскаль», навострившийся писать в газету. В газете должно быть коротко и интересно, скандально и сюжетно, воз-бу-жда-юще! На стыке «паскалевского» и «газетного» рождается современный «к. р.». «Жена входит запахом в дом мужа» — современные «к. р.» пропахли газетой, претендующей на паскалевскую философичность.
Обманки «к. р.»В «к. р.» писатель уходил, как в Запорожскую Сечь, как крепостной — в казаки; как пушкинский Алеко и толстовский Федя Протасов — в цыгане. «Степь. Десятый век, не свобода, а воля»…А потом оказывалось, что «к. р.» накладывает безжалостные ограничения. Если читатель во втором абзаце угадал «течение событий» — до свиданья, автор промахнулся. Мнимая философичность губит «к. р.», как и настырное морализаторство. Вот рассказ Юрия Мамлеева «Куриная трагедия» — надо же было тратить столько слов, чтобы сказать: все мы — слепые курицы перед лицом судьбы, а иная курица будет почеловечнее, пофилософичнее, прикосновеннее к вечности людей, сожравших эту самую курицу-философа за обедом.
В «к. р.» надо уметь загадывать загадки и прятать насмешливую мораль за частоколом слов. Так, пелевинский «Встроенный напоминатель» — «к. р.» о всевластном художнике, повелителе уничтожения Никсиме Сколповском, который способен уменьшить людей до размеров пылинок, но с собственной зубной болью справиться не в состоянии. Он, выстроивший саморазрушающийся манекен со «встроенным напоминателем» о смерти (своей и чужой), сам оказывается таким манекеном, не разобравшим в зубной боли — напоминание о собственной гибели. Это — хороший мизантропический, почти свифтовский рассказ. Андре Бретон включил бы его в свою «Антологию черного юмора». Французский сюрреалист (на мой взгляд) включил бы в свою «черно-юморную» антологию еще один рассказ, подобный жестокому «Встроенному напоминателю», — голявкинский «Будет суп».
Мастер «к. р.»Лиричный Голявкин и саркастичный Сапгир — два полюса «к. р.». Высокопарный Сапгир и (даже в мистических своих «к. р.») бытовой, приземленный Голявкин. Вот финал сапгировского рассказа «Три пары»: «„Но боюсь, союз наш будет бесплоден, — затуманилась Жизнь. — Что может родиться от нашего брака, от брака Смерти с Жизнью?“ — „Мысль!“ — сказало Верховное Существо». «Пошлость», — присовокупило Существо Нижайшее. На этот раз оно было право…
Голявкин никогда этаких «ры-никоновских» максим себе не позволяет. Он всегда — ироничен. Все время — весело-сдержан. Может быть, поэтому детские рассказы Голявкина вполне могут быть напечатаны рядом с его взрослыми рассказами и «шва» не будет. Детские стихи Сапгира из другого мира, не из того, в котором существуют его взрослые «к. р.»…