На сыром песке лежал длинный, почти в метр зеркальный карп, упитанный, склизкий, с темной чешуей и могучим хребтом, с растопыренными жабрами. Колюня тотчас же узнал его: это был тот самый экземпляр его подростковых страданий, что семь лет назад сорвался с крючка и теперь, нагуляв много килограммов плоти, снова на него сел, ибо у рыб, как и у людей, должно быть, есть своя судьба, от которой они не могут уйти. Карп вздрагивал, собираясь взмахнуть хвостом. Колюня живо достал нож и под испуганный Анечкин вскрик всадил его волшебной рыбине в голову.
— Хорош, хорош, — растерянно бормотал мокрый, покрытый пупырышками студиозус, и на его физиономии было написано такое же безнадежно-горестное выражение, как все эти дни на Колюнином лице.
Только теперь мальчик почувствовал, что устал. Поединок с карпом длился минут двадцать, уже совсем рассвело, появилась долгожданная рябь на поверхности водоема, и Артур засуетился вокруг закидушек, ожидая поклевки.
На Аню он просто не глядел, пробовал поминутно леску, спрашивал, что там насажено, и в сомнении качал головой.
— Артур, я хочу домой, — сказала Аня.
Колюнин друг поглядел на нее все теми же безумными очами, будто только сейчас увидел, и в отчаянии от девичьей бестолковости воскликнул:
— Малыш, сейчас, когда рассвело, но еще не взошло солнце, будет брать самая крупная рыба.
Так было написано в их любимой отроческой книжке «Как ловить рыбу удочкой», но Колюня-то знал, что его карп распугал всю рыбу в округе и ничего он не поймает.
— Артур, я хочу спать, — капризно повторила Аня.
Теперь он даже не обернулся, ему почудилось, что колокольчик слегка тронулся, Артур тронулся тоже, схватил рукою леску и замер, готовый подсечь.
— Скоро проснется бабушка. Мы должны успеть вернуться!
— Давай я тебя провожу, — сказал Колюня.
Она скользнула по его лицу ленивым взглядом, сощурилась и нетерпеливо мотнула головой, но он выдержал — лежавший на песке карп придал ему сил.
— Артур, мы уходим! — сказала Аня.
— Ага, ага, — закивал он, хлопая на голой спине комаров.
Колюня засунул карпа в холщовый мешок, и мальчик с девочкой пошли домой. Мальчик шел впереди, гордый собой, недоступный, как кавалер Золотой Звезды Сергей Тутаринов, попыхивая на ходу папироской и время от времени перекладывая мешок с одного плеча на другое. А хорошенькая Анечка дулась — она дулась на росу, вымочившую ее кроссовки и шерстяные носки, на комаров, на Артура, на карпа, на Колюню, она ждала, что он снова начнет лебезить, — но он сам себя не узнавал, этакого плотного мужичка в посконной рубахе, с пушком на верхней губе.
Когда они подошли к Аниному дому, играл гимн, на террасе в утреннем чепце восседала Ксения Федоровна и пила кофий. Увидев детей, она направилась к Ане, сверкая рассерженными глазами, но Колюня выступил вперед, загораживая свою спутницу и протягивая старушке мешок.
— Ксень Федна, подарочек вот вам, — проговорил рыбачок, как умел, обаятельно.
— Аня!
— Что Аня? — устало произнесла изменница.
— Что я родителям скажу?
— Так ведь, Ксень Федна, — снова вмешался Колюня, — вы думаете, легко такое животное вытащить? Вы бы видели, как наша Аня работала!
А карп в утреннем розоватом освещении был превосходен, недаром он прозывался зеркальным, и на его боку отражалось Колюнино самоуверенное, бабушкино суровое и Анино несчастное лицо.
— Ну ладно, — Ксения Федоровна сменила гнев на милость, — если ты была с Колей, я спокойна, — и поворотилась к мальчику: — Вечером приходи, я его приготовлю.
— Благодарю, — ответил Колюня с достоинством.
В то утро он спал нормальным сном здорового подростка, и лишь часа в три дня его разбудил свист Артура. Друг детства выглядел еще страшнее, чем ночью, бледный, осунувшийся, с красными слезящимися глазами, он смотрел на соседа растерянно и жалко.
— Старик, дашь еще донные удочки на одну ночь?
Так он называл — по-книжному — закидушки, однако своих у него не было: эстет всю жизнь ловил поплавочными удочками и говорил, что иначе теряется удовольствие от созерцания игры поплавка на поверхности воды.
— Да бери, — пожал Колюня плечами, стараясь никак не выказать своей радости и не вспугнуть Артура.
— Спасибо, Колька, век не забуду, — проговорил хиромант торопливо и исчез.
А Колюнчик потянулся и пошел досыпать, но сон уже не шел, и он взял старую электробритву, впервые в жизни прикоснувшись кружочками лезвий к подбородку.
Карп был изготовлен превосходно, ни до, ни после этого дня Колюня не ел ничего подобного. Сотрапезники чинно сидели за столом, беседовали на садоводческие темы и про дачную старину, но вот кончились последние известия, старушка перекрестила детей уверенной жилистой рукой огородницы с двадцатипятилетним стажем, и они снова остались одни — Колюня и его юная возлюбленная, и незваный гость им больше не мешал.