Даже девушка Эля, «гибкая серна или как там… газель», что прежде оказывала Глинникову знаки внимания, совершенно потеряла к солдату интерес, как только стало известно, что он остался. Казалось бы, все должно быть наоборот: девушка одинокая, а молодой, интеллигентный парень рядом. Любого из его товарищей — воинов-афганцев — могут привезти назад в цинковом гробу, а ему угрожает разве что наряд за нерадивость. Его не убьют, не ранят, не оставят инвалидом. Хороший жених, перспективный, надежный.
Сделанного не вернуть, но Глинников как будто пытается переиграть партию и создать себе другую судьбу, от которой отказался тогда, в туркменской учебке. Покупает в магазине карту Афганистана, читает книги путешественников-востоковедов, берет в библиотеке «толстенный том „Шах-наме”».
В чужом блокноте, забытом сослуживцем перед отправкой в Афганистан, Глинников находит адреса товарищей, не увильнувших от войны. Пишет им, напоминает о себе. Бесполезно, ему никто не отвечает. Тогда Глинников придумывает себе новую судьбу: будто бы он воевал где-то под Гератом, но выдумщика тут же разоблачает настоящий афганец.
Разум подсказывает герою, что поступил он правильно, в правоте его укрепляют и прочитанные книги, и сам дух эпохи — в западном мире давно царит пацифизм. Наконец, на стороне Глинникова должен быть и сам автор. Центральный эпизод раннего рассказа Ермакова «Крещение» — убийство пленных. Старые солдаты решили поучить новичков — дали им расстрелять пленных афганцев: это, собственно, и есть их «крещение» (хотя точнее было бы написать «причастие»). И солдат Костомыгин убил. А вот Опарышев, трус и подхалим, презираемый всеми Опарыш, — неожиданно отказался. «Кто гнется, того и гнут». Опарыш поступил наперекор законам войны, наперекор боевым товарищам, обрек себя на жалкую участь. Но правда осталась за этим жалким солдатом.
Между «Крещением» и «Блокнотом в черной обложке» прошло больше двадцати лет. Авторский взгляд изменился. Война, может быть, и зло, но не только зло, она — часть нашей реальности, и никакие новые времена ничего, в сущности, изменить не могут: «Гомеровские боги ткут несчастья, чтобы человечеству было о чем петь… А он — он выбирает молчание». Уклонился от своей судьбы, дезертировал из истории и оказался на обочине жизни. И вот живет герой в провинциальном городе, пишет для молодежной газеты лживые статьи о передовиках производства.
«Арифметика войны» не сборник рассказов, не собрание текстов, а именно книга, с довольно сложной композицией и несколькими сюжетными линиями. Ермаков даже произвел операцию над собственным рассказом.
Прерванный на середине «Блокнот» стал завязкой всей книги: товарищи по учебке «навсегда исчезли из жизни Глинникова. Но это только тогда казалось, что навсегда». Вторую часть «Блокнота» («Кашмир») автор поставил в середину книги, между магическим «Садом» и «Афганской флейтой», полной суфийских мотивов.
Глинников и Мартыненко из рассказа «Боливар» не двойники, конечно, но связь между героями двух, казалось бы, не пересекающихся друг с другом рассказов нетрудно отыскать. Глинников с детства мечтал прокладывать железные дороги в далекие, отсталые страны, вроде Афганистана или Тибета, воображал себя «цивилизатором-железнодорожником». Но в последний момент передумал, простился и с детской мечтой о железных дорогах, и с далекой южной страной, которую он так и не увидит. А лейтенант Мартыненко решил мечту осуществить. Хотел стать героем-освободителем, как Симон Боливар, и отправился освобождать афганскую землю, если не от душманов, то от бедности, от средневекового невежества. Настоящий воин-интернационалист. И вот на его глазах взрывают дом «подозрительного» муллы, а командир приказывает Мартыненко расстрелять информатора-афганца: знает слишком много. Так закончился его путь Боливара.
Не освободитель, не Либертадор, но кто же он — захватчик? Мы привыкли делить войны на захватнические и справедливые. Ранний Олег Ермаков, бесспорно, этого деления держался. Герой «Последнего рассказа о войне», бывший воин-афганец, сравнивает себя с американцем — ветераном Вьетнамской войны и даже с гитлеровцем, солдатом Третьего рейха. Для автора «Арифметики войны» такое сравнение уже неуместно, а старая классификация войн — слишком груба, примитивна. Что же, кроме бесконечных расходов и боевых потерь, получил в Афганистане Советский Союз? Война ненужная и несправедливая, но разве захватническая?
«Арифметика войны» намного сложнее ранних афганских рассказов и «Знака зверя». Хорошо жить в простом и ясном мире, где грань, отделяющая добро от зла, всем заметна. Не убивай, не иди на войну — и ты не сделаешь зла. Но в «Арифметике войны» нет прежней ермаковской «антропологии зла», потому что выделить зло в чистом виде оказывается не так просто.