Он мечтал, чтобы эта будущая книга смогла научить ребенка «схватывать, ценить и любить образы внешнего мира», сумела «выучить живой линии и живым краскам»; он употребил такой оборот, как «духовная пища», которая бы не губила, но культивировала в детях «самые драгоценные черты: способность ясно улыбаться и безумно увлекаться».
«Тогда только, — написал Бенуа, — подрастет у нас то нужное поколение, которое вместе с благородными мечтаниями воспитает в себе и ту яркость и бодрость духа, которые более необходимы для культуры, нежели самые умные умы и ученые слова» [24] .
…Думаю, даже в самом страшном сне А. Н. не смог бы и вообразить, что именно и каким языком написано сегодня в сотнях и тысячах учебно-методических пособий и ученых трудов, призванных обслуживать и укреплять многообразную систему дошкольного образования в современной России. О детской и семейной психологии тоже пожалуй что умолчу. Впрочем, на фоне общей картины, с которой я немного знаком, пространство для радости и надежды все-таки остается. В конце концов, у нас есть выдающийся детский психолог — замечательная Юлия Борисовна Гиппенрейтер, и не она одна [25] .
…Но мы забежали вперед. И для того чтобы в следующий раз мне было легче сразу перейти к азбукам , замешенным на современном сочетании ритмов и звуков, передвинусь ненадолго в совсем стародавние времена, когда Александру Бенуа стукнуло аккурат два года от роду. Ибо без всемирно известного писателя, который осенью 1872 года выпустил свой авторский букварь, свою «толстовскую „Азбуку”», нам не обойтись.
Да, действительно, ровно сто сорок лет тому назад, опираясь на более чем десятилетний опыт существования яснополянской крестьянской школы, вольно или невольно встраиваясь в идеологию знаменитой уваровской триады, на которую возлагались последние надежды на фоне окончательного выветривания православной атмосферы в образовании, Толстой сложил свое легендарное четырехкнижие для школьников того времени. «Цель книги, — разъяснял он в одном из писем, — служить руководству при обучении чтению, письму, грамматике, славянскому языку и арифметике для русских учеников... и представить ряд хороших статей, написанных хорошим языком...»
Статьи статьями (об обоснованности включения в «Азбуку» некоторых из них много спорили). Толстовская «Азбука» оказалась, представим себе, первым демократическим учебником по чтению, основанным на слуховом методе. И все это при четкой сверхзадаче: обновление духовно-нравственного воспитания детей. Здесь я с удовольствием отсылаю читателя к интереснейшей статье Л. Мумриковой (которая, кстати, много писала и о других русских «Азбуках», главным образом о воспитательном их значении), размещенной на портале «БОГОСЛОВ.RU» [26] . Стереоскопический портрет этой и последующей за нею «Новой азбуки» Льва Толстого (1874 — 1875) представлен тут в своей полноте. Интересно, что, создавая для детишек свои учебные книги, Л. Н. еще не успел взяться за переписывание Евангелия, отрицание таинств и догматов Церкви, еще не глумился над евхаристией. Словом, до трактата «Критика догматического богословия» оставалось еще три-четыре года, поэтому в молитвах и текстах из Священного Писания, помещенных в толстовские буквари, никакого авторского вмешательства не было.
В советские годы обе эти азбуки для детей не издавались. Но издательство «Детская литература» все-таки пару-тройку раз выпускало нарядные толстовские книжицы под несколько лукавым названием «Азбука. Страницы из „Азбуки”» (одна из последних вышла в Ленинградском отделении «ДЛ» в 1990-м).
А иначе откуда бы я знал рассказы и басни о мальчике Филиппке, Льве и Собачке, Ученом сыне и гениально минималистском «Люби, Ваня, Машу»? Правда, я очень боялся пересказанной Толстым индийской были «Слон». Это о том, как животное наступило на своего хозяина, который тут же и помер, а жена принесла и бросила под ноги чудовищному символу священной мудрости своих малолетних детушек:
«— Слон! Ты убил их отца, убей и их.
Слон посмотрел на детей, взял хоботом старшего, потихоньку поднял его и посадил себе на шею. И слон стал слушаться этого мальчика и работать на него».