Такие дела. Вообще Лев Николаевич настрогал для русских дитятей более шестисот произведений. Такую выработку трудно себе представить, как, впрочем, и то, что до бесконечных маршаковских слонов оставалось еще более полувека. В том числе — и до моего любимого, который и сегодня мирно дремлет в знаменитой «Веселой азбуке про все на свете», впервые опубликованной в ленинградском «ЧИЖе».
Спит спокойно старый слон —
Стоя спать умеет он [27] .
Книги
*
Аркадий Гайдар. Жизнь ни во что (Лбовщина). М., «Ад Маргинем Пресс», 2012, 128 стр., 2000 экз.
Практически неизвестное широкому читателю сочинение Гайдара — дебютная повесть, писавшаяся в 1925 — 1926 годах и печатавшаяся с продолжением в пермской газете «Звезда». Представляет собой беллетризованное — с ориентацией на любовно-приключенческий революционный роман — изложение истории борьбы и героической смерти Александра Михайловича Лбова (1876 — 1908), командира Первого революционного отряда пермских партизан («лесных братьев»); писалось с использованием воспоминаний современников и участников описываемых событий; текст, по которому еще трудно представить, во что разовьется талант начинающего прозаика.
Сергей Гандлевский. Бездумное былое. М., «Corpus», «Астрель», 2012, 160 стр., 3000 экз.
«Беглые мемуары», развернутый автобиографический очерк с некоторыми суждениями о себе, своем времени, своем поколении, о литературе, друзьях, своей стране и т. д. Содержание (бегло): Родословная. — Родители. — Детство (двор, школа, чтение, решение стать писателем: «…предал семейный — причем нескольких поколений — идеал жизни как волевого усилия и преодоления и предпочел облегченный вариант — жизнь в свое удовольствие. На склоне лет соглашусь, опустив глаза: такая жизнь, несмотря ни на что, сладка»). — Филфак МГУ, чтение, стихи, друзья (А. Сопровский, А. Цветков, Б. Кенжеев). — Путешествия по стране (в основном рабочим в геологических экспедициях). — Заработки: сторожем, дворником, учителем, экскурсоводом, рабочим в театре, и т. д. — Жизнь на рубеже 1970 — 1980-х, «когда месяцев десять в году стоял ноябрь». — «Нервотрепки с КГБ». — Заработки литературные (поэтические переводы). — Попытка эмиграции. — Перестройка и гласность, клуб «Поэзия» и «Московская школа»; Лев Рубинштейн, Тимур Кибиров. — Выживание в перестроечные годы и первые поездки за границу (лето в Израиле с семьей на различных работах — грузчиком, уборщиком и т. д.). — Петр Вайль, Лев Лосев. — Литературные дела в 1990-е и 2000-е годы. «Вплотную к шестидесяти, когда я пишу эти заметки, приходится с удивлением признать, что круг жизни если и не замкнут вполне, то почти очерчен и на носу старость. Я своих лет пока не чувствую: по-прежнему срываюсь уступать место в транспорте пожилым… сверстникам»; «Зная себя как облупленного, скажу без рисовки, что имел и имею больше, чем заслуживаю». Несмотря на относительно небольшой объем и как бы суховатую «деловитую» стилистику, хорошо сочетающуюся с таким же немногословным, но выверенным прожитыми годами комментарием, книга эта обладает ценностью не только бытового подстрочника к корпусу стихотворений Гандлевского и содержанию его романов, но и ценностью отдельного произведения, на мой взгляд — произведения художественного.
«Новый мир» намерен отрецензировать эту книгу.
Лоран де Грев. Дурной тон. Роман. Перевод с французского Нины Хотинской. М., «Текст», 2012, 188 стр., 3000 экз.
На обложке этой книги сказано: «Продолжение знаменитого романа Шодерло де Лакло „Опасные связи”», но это не совсем так — перед нами самостоятельное произведение молодого бельгийского писателя, в котором не продолжение, а скорее предыстория событий знаменитого романа, повествование со своей собственной системой образов, со своей художественной задачей; героиня его, маркиза де Мертей, рассказывающая свою историю, видится автору не чудовищем, а «современной женщиной в отжившем мире». Автор отчасти пользуется стилистикой де Лакло, но больше как стилистическим декором — строй повествования определяется задачами, которые ставит перед собой де Грев. Цитата: «Нужно немало мужества, чтобы поднять шторку. За шторкой — улица; а улица — это нищета; а нищета — это запах. Она растекается по тротуарам, как грязные воды из наших домов; она и лиц-то не имеет — только рожи. Все наше общество здесь, за шторками в каретах. В один прекрасный день это общество непременно лопнет, чтобы миру явилась истина. Я могу прочесть в сточной канаве будущее этого мира, как читают по кофейной гуще судьбу любви: ставки сделаны».