По ассоциации она, конечно, вспомнила и о женихе, но тут из-за одной из дверей донеслись не то чтобы голоса, но явно какие-то звуки. Отследив по яркой полоске нужную дверь, Таня корректно постучала: все-таки второй час ночи, и она была готова к тому, что столь поздний визит не поймут. Хотя, с другой стороны, у студентов по-любому должна быть ночная жизнь...
Звуки за дверью вырубились мгновенно и внезапно, как электричество в ее родном городе во время веерных отключений. Ага, и свет тоже, только секундой позднее.
Не надо было так явно разжигать Танино любопытство.
Для проформы она постучала еще раз, а потом толкнула дверь и вошла: запереть не успели. Зато она успела увидеть в темном окне еще более темный силуэт, выпрыгнувший наружу с подоконника. Четвертый этаж! — ужаснулась было Таня, но решила, что там наверняка подходит к стене какая-нибудь крыша.
Гораздо больше ужасал запах: даже странно, что она его не унюхала еще в коридоре. В комнате давно и прочно угнездилась застарелая, оседлая бомжатня. Бомжей Таня не боялась, они сами были пуганые, что доказывало бегство через окно, а потому спокойно включила свет.
Матрасов тут валялось много. Но брать их явно не стоило.
Она уже собиралась выключить свет, развернуться и уйти, как вдруг увидела на одном из них, у стены, длинную неподвижную фигуру, до подбородка прикрытую общажным клетчатым одеялом. Выше одеяла топорщилась кустистая седая борода, смотрел в потолок заострившийся профиль. Труп.
Или живой?..
Таня смотрела, все никак не трогаясь с места, а в висках пульсировала и билась огромная раскаленная площадь, тогда ведь было такое жаркое лето — год назад, — и колючее дыхание в пересохшем горле, и нужно, необходимо добежать!.. и мертвый Мендель Яковлевич с расколотым небом в глазах. А может, он был еще жив, только она все равно не знала, что делать. А люди проходили мимо, чужие и равнодушные, лишь через целую вечность какой-то мужчина притормозил и согласился вызвать “скорую”.
Мендель Яковлевич был необыкновенный, потрясающий, фантастический старик. Это он по-настоящему (а никакой не Дима Протопопов!) укоренил ее в газете, рассказав о бонистах, их обычаях и тайнах гораздо больше, чем она догадалась у него спросить, глупая девчонка из провинции не с диктофоном даже, а с блокнотиком в руках. Мендель Яковлевич тоже был чужой в этом городе, приезжал не так часто по своим коллекционерским делам — и, случалось, звонил Тане, предлагал выпить чаю, и она всегда соглашалась, отменяя деловые встречи и разочаровывая женихов... И ее потом не один месяц трясло при мысли, что она никогда-никогда не узнает, зачем он звонил в тот день и что хотел сказать.
Таня сглотнула, сцепила зубы и на цыпочках подошла к бомжу. Наклонилась, полная решимости отогнуть край одеяла и отыскать на шее пульс. Услышала сиплое дыхание и мощную вонь перегара — или запахи все-таки не слышат, а унюхивают?.. Короче, тьфу.
...Симпатичный Антон лежал на матрасе и, как ей показалось, дрых без задних ног; ноги у него, кстати, оказались умеренно волосатые. “Монтана”, аккуратно сложенная, висела на спинке стула.
Но при Танином появлении он мгновенно подскочил в положение сидя, подтянул до пояса одеяло, точно такое же, как у бомжа, и с надеждой спросил:
— Нашла?
— Двигайся, — сказала Таня. Для долгих разговоров она слишком устала.
— Чего? — обалдело спросил симпатичный Антон.
— Двигайся, говорю, к стенке. Я худая и не храплю.
— А...
Он оглядывался по сторонам, кругообразно мотая головой, и Таня без труда отследила его несформулированную мысль:
— Думаешь, у них и здесь камеры? Вряд ли. И вообще я выключаю свет.
Лосины и блейзер “от кутюра” (хотя, скорее, с челночного рынка) она сняла и повесила на тот же стул уже в темноте.
— Отпечатали давно, только не рискуют пока вводить, — говорит старик Тронский, сам Тронский, легенда отечественной бонистики. — Я по своим каналам достал образцы. Странно, я думал, вы в курсе, раз только что оттуда.
— Я ездил совсем по другому вопросу.
Рассматриваю разноцветные купюры скорее из вежливости, но не могу не отдать должное: да, это уже похоже на деньги. Портреты наших общих князей и малоизвестных национальных деятелей, на обороте архитектурные памятники, угловатая подпись директора их нацбанка — забавная фамилия. Неплохая графика, правильная на ощупь бумага, пристойная защита. Возвращаю боны Тронскому, он бережно прячет их в альбом. Значит, у них там все-таки страна. Если, конечно, рискнут ввести в обращение эти... гривни, гривны?