Удивительно, как ему удавалось выговаривать столько длинных слов: видимо, хорошая память. Самодеятельность в виде военной хитрости с его стороны исключалась абсолютно. К тому же он грамотно и намертво блокировал дорогу; Таня сделала по паре пробных шагов вправо-влево и вздохнула:
— Ну допустим. Где он там, этот человек?
— Пошли.
...Разговаривать в шестисотом мерсе мерзковатого цвета бордо Таня наотрез отказалась: перед отъездом в столицу она пообещала маме не садиться в чужие машины и слово держала до сих пор. Тогда серьезный человек в пиджаке под цвет тачки тяжело вылез наружу и повел ее в бар напротив. Заведение было тоже мерзковатое, прокуренное до состояния газовой камеры, но выпендриваться дальше Таня не решилась.
Камуфляжный маньяк-телохранитель остался при входе. Серьезный человек рухнул за столик, Таня присела тоже. Подрулил официант и принял заказ чисто на мигах: серьезного человека и его вкусы здесь явно знали.
Он не торопился. Тяжело пыхтя, вытер платком с неразборчивой монограммой мощную шею, на которой блеснула толстая цепь, высморкался туда же, оперся локтями на пискнувший стол и побарабанил короткими пальцами с двумя золотыми перстнями-печатками и одной обручалкой с брюликом. Часы “Rollexx” на его рыжеволосом запястье показывали девять тридцать пять; Таня рисковала опоздать на съемки. Впрочем, не исключено, что рисковала она гораздо большим.
— У меня к тебе разговор, — наконец весомо уронил он.
Она об этом в принципе уже знала. Но предусмотрительно кивнула.
— Триста баксов, — сказал серьезный человек.
Тут она не сдержалась и хихикнула. Собеседник среагировал мгновенно:
— Хорошо, пятьсот. Но не больше.
И надо было доходчиво объяснить ему сущность ошибки: в цензурных словах, ласково и без прямых издевательств, — но Таню разобрал смех, и она ничего не могла с этим поделать, хоть и знала, что со стороны ее хиханьки-хаханьки выглядят прямым поощрением. Но ей уже давным-давно не предлагали вот так, откровенно, суммой. Ладно еще когда она только приехала в столицу и выглядела полной дурой-провинциалкой в своих дырявых вареных джинсах...
Серьезный человек смотрел обескураженно. Таня нарывалась.
— Вы, наверное, не поняли... — наконец выдавила она между неостановимыми спазмами хохота. — Я не...
— Это ты не поняла. Пятьсот баксов, и ты приносишь мне информацию.
Таня проглотила последний смешок. Подняла глаза и, глуша подступающий страх, ляпнула на автомате:
— Вы из КГБ?
Серьезный человек не счел нужным комментировать подобную глупость, близкую к оскорблению. Глянул на свой “Rollexx” о четырех циферблатах: похоже, он куда-то опаздывал тоже, и это сближало. А может, все-таки попробовать послать? — с надеждой подумала Таня. По идее, съехать с темы было еще не поздно, не закатают же ее в асфальт лишь потому, что она посидела с этим, в бордовом пиджаке и с цепью в полпальца (про КГБ и вправду получилось не очень), за одним столиком... И ведь не сказать, чтобы она аж настолько жить не могла без авантюр.
Серьезному человеку принесли рюмку коньяку и блюдечко с селедкой. Тане — ничего, и это было обидно. Вздернув подбородок, она подцепила повелительным взглядом официанта и, пока не смылся, нагло заказала апельсиновый сок.
После чего отступать было уже, понятно, некуда.
— Я вас слушаю, — с вызовом заявила она.
— Короче, тема по одному фраеру. — Он хряпнул коньяку, занюхал селедкой и явно расслабился. — Ты его знаешь и щас увидишь, продюсер вашего долбаного телешоу. Димка Протопопов.
— Дима?..
Нельзя сказать, чтобы Таня выпала в осадок.
Таня растеклась по столику тонким слоем, рассыпалась каплями на непромокаемой скатерти и испарилась невидимыми струйками, смешавшись с продымленным ядовитым заменителем воздуха. Она не знала. Она понятия не имела, правда. Она не спрашивала, а никто не удосужился ей сказать.
И разумеется, тут же опрокинула локтем свой апельсиновый сок.
Артем ничего не имел против Димы Протопопова. А терпеть его не мог бескорыстно, из чисто физиологического отторжения. Оно давало себя знать каждый раз, когда Таня смотрела эти долбаные “Города”. Их длинноносого и крайне антипатичного ведущего она тоже терпеть не могла, о чем рассказывала подробно и со вкусом, мешая Артему угадывать, а то и вырубала на протопоповском полуслове, не дав узнать, кто выиграл суперприз, — но в следующую пятницу включала опять.
Так что отвратную долговязую личность в светлом кашемировом (плюс тридцать два в тени!) пальто и в идиотских темных очках, будто снятых с какого-то чурки, Артем опознал сразу. Личность стояла напротив телекамеры, держала перед щуплой грудью мохнатый микрофон на синем кубике с единицей и длинно, безостановочно материлась.