...Трое, взявшиеся ниоткуда, окружили Таню, грамотно отсекая ей пути к отступлению, сомкнулись, профессионально обеззвучили раньше, чем она успела крикнуть, и растворились во мраке.
Взвизгнули покрышки отъезжающей машины.
Дима Протопопов стоял посреди двора, тупо глядя на мозаику оконных огней. Запрокинув голову, отступил на шаг назад, споткнулся о борт песочницы — и промолчал по этому поводу.
Одного она успела укусить за рукав футболки. Другого лягнула, но не совсем туда, куда надо. И даже про заорать как можно громче и противнее, что сама же советовала в статейке для криминального отдела, вспомнила только тогда, когда рот залепили чем-то душным и колючим. В общем, Таня была собой очень недовольна. Протормозила, упустила момент, пока сопротивляться имело смысл, а сейчас, с заломленными за спину руками, в бешено несущейся в темноте машине, сдавленная с двух сторон потными амбалами, она уже не могла поделать ровно ничего. К тому же мерзостно жгло скулу, куда ее невзначай саданули, и нечем было потрогать.
Кто они такие, она понятия не имела, хотя, конечно, могла догадываться. Естественно, и тут не обошлось без Димы Протопопова, блин. Без его дурацкого наследства, которым она не занималась бы ни полсекунды, если б не...
Хоть бы эти сволочи не поднялись к Артему, забеспокоилась Таня. Пересчитала амбалов по головам, мимолетно прочитав неприличное слово, вытатуированное на жирном затылке водилы; тьфу, вроде бы все здесь, джип забит под завязку. Хотя могли приехать, козлы, и на двух джипах.
...Если б не Мендель Яковлевич. Если б он не звонил ей тогда, именно ей, а никакому не Диме, и теперь понятно, по какому поводу.
Во фрагментах лобового стекла между головами водилы и другого амбала мелькали огни и тени, определить направление Таня, никогда не выезжавшая за городскую черту на автомобиле, не могла, но честно пялилась, надеясь назапоминать ориентиров. Увидела подсвеченную рекламу вентиляторного завода и силуэт дерева с развилкой, что на ориентиры тянуло слабо. Студийная мобилка с правом трех звонков осталась у симпатичного Антона. И вообще.
Она совсем уже решила запаниковать, от души пожалеть себя и заплакать, но тут один из амбалов принялся ее щупать, и зверское возмущение, забурлив, как сода в уксусе, мгновенно переплеснулось с шипением через край: Таня яростно заизвивалась, стараясь достать козла хоть каблуком, хоть локтем, — и за этим благородным занятием не заметила, как и куда они приехали.
Вывели ее на типичный новорусский двор, освещенный ярче, чем днем, окруженный трехметровым ядовито-зеленым забором, перед помпезным фасадом типичного новорусского особняка, индивидуальным в каковом было разве что количество этажей: Таня насчитала четыре с массандрой (новорусский же прикол про “массандру” притащил когда-то в редакцию Кира, и прижилось). Нет, разумеется, жилища хозяев жизни возводились без всяких унифицированных планов и с великолепным презрением к законам архитектуры, соревнуясь в помпезности и наворотах, но при этом оставались абсолютно неотличимы. Словом, тратить ячейки памяти на столь безнадежное дело Таня обломалась.
Тем более что хозяин (и жизни, и, видимо, особняка) вышел навстречу, и она сразу его узнала, несмотря на домашний прикид из растянутой майки и красных боксерских трусов. Часы “Rollexx”, впрочем, прилагались к нему все равно.
— Здравствуйте, — приветливо сказала Таня.
Серьезный человек смотрел тяжелым бычьим взглядом куда-то мимо нее. Амбалы, державшие Танины локти, под этим взглядом испарились, и руки наконец-то можно было размять, чем она и занялась, пользуясь случаем. Разговор предстоял неприятный и хорошо, если длинный. Таня твердо решила максимально его затянуть.
— Пошли, — бросил серьезный человек.
И она пошла.
Они пересекли двор, загроможденный разноцветными “мерседесами”, чахлыми голубыми елями, садово-парковыми голыми бабами и сельскохозяйственным хламом. Прошли под стеной особняка, укрепленной по всему периметру мощнейшей чугунной решеткой, наверняка навевавшей хозяину ассоциации, а может, и ностальгию. А позади дома обнаружилось новорусское (да и вообще среднее по стране) представление о дислокации счастья: мангал и четыре, квадратом, бревна.
Серьезный человек рухнул на ближайшее бревно, пошатнув устойчивую конструкцию. Таня присела строго напротив. Мангал стоял холодный, шашлыков, похоже, не предвиделось. С черного неба смотрели звезды.
— Хотела съехать с темы, — констатировал без вопроса серьезный человек.