Разве что книжки о привидениях.
«БУДУ ПИСАТЬ ПИСЬМО. ФИЛЬМА ПОДОЖДЕТ».
20
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой Саша!
Я нахожусь в 1891 году, где я прописал себя с Симой. Переезжаю после семейного скандала в Бегичевку Епифанского уезда. Там голод. Буду там поллиста и вернусь в Москву. Адрес: Москва, «Воскресенье», Шкловским. Оттуда в 1903 еду в Гаспру. Адрес: Крым, Гаспра, дом гр. Паниной. Будем там 1/2 листа или лист вместе с Хаджи Муратом. Потом поедем в свою Ясную Поляну. Поживем в ней, посмотрим, как люди ссорятся. Похороним Толстого, примем участие в демонстрации и вернемся к себе в Москву. Адрес: Москва, «Теория прозы», Шкловским.
Пока проехали 30 листов, из них 5 ялтинских. Не просто. Будет еще пять. Шьем. Потом все переделаем, увидев, что сделали. Покой нам только снится.
Я избавлен от угрызений совести и колебаний. Почти счастлив.
Шкловский.
Привет Лене. Пускай рококо будет вам счастливой раковиной. Не набивайте раковину вздором. Кутьке будет тесно.
<1962>
21
В. Шкловский — А. Марьямову
Ваше новожизнество!
А Вы мне не ответили. А я писал. А у нас сейчас 15 градусов тепла и цветет миндаль и слива.
А у нас писатели сидят по комнатам и все пишут пьесы за сидеть в союзе.1. А я написал сценарий.
А Осипов не написал ничего. Ничегошеньки. А все виноват Марьямов. А он кончил историю с Пудовкиным, утащив мои калоши. А я не смог напечатать главы в своей книге за 40 лет.
А однажды сделанная пакость, увы, не просыхает.
А это, увы, не гавно. Гавно сохнет!
Не знаю, как кончить это письмо. Я загорел. Сима здорова. Привет Лене и всем Марьямовым. Они хорошие. Алику2 скажите, что литература это не эскалатор в метро.
В. Шкловский.
<1962>
1 То есть быть членом Союза советских писателей с соответствующими льготами.
2 Марьямов Александр Александрович (р. 1937) — сценарист, режиссер, лауреат Государственной премии РФ. Когда он был еще школьником, Шкловский заметил его литературное дарование и даже помог при поступлении на редакторский факультет Полиграфического института. О том, что произошло, когда Алик получил двойку за сочинение на вступительном экзамене, рассказывает он сам в своей мемуарной повести: «Не сказав никому ни слова, Виктор Борисович отправился в приемную комиссию, где попросил показать ему заклейменный педагогами мой вступительный опус. Прочитал его и, судя по всему, остался мною доволен. Во всяком случае, объявил растерянным педагогам, что сочинение и грамотность не одно и то же, что над исправлением моих ошибок должны трудиться прежде всего корректоры в издательствах, а таланту надо радоваться, оберегать его, и я должен быть непременно допущен к дальнейшим экзаменам и, конечно, принят в институт… Произнеся этот достаточно эмоциональный монолог перед притихшими педагогами, Шкловский один за другим перевернул несколько столов в комнате приемной комиссии, выпотрошил шкаф с бумагами, опрокинул с десяток стульев, а затем, потянув ковровую дорожку, вытащил ее на лестничную площадку вместе с какими-то тумбочками и цветочными горшками, спустил по ступеням вниз. И, не произнеся больше ни слова, направился к выходу… Виктора Борисовича довольно долго угнетали воспоминания об учиненном беспределе, пока мудрая Серафима Густавовна не осуществила какой-то хитроумный план его реабилитации в глазах молодых педагогов и помогла ему извиниться перед ними» («В закоулках времени», М., 2009, стр. 126.).