…Один брат писал другому: «Верни мне мои 8 тысяч, я открою фотографию и стану известным человеком».
(Слова, действия героев из сказки. Все выведено из употребления. А ведь как мало времени прошло.)
«В Афоне химикалии быстро портились, а ехать за ними надо было в Константинополь или Париж». Тусклый смех слушателей. И это тоже — из сказки, из мифа: в древние времена люди ездили через море, из страны в страну.
А вот и что-то родное послышалось: «Хотели устроить экспедиции на Афон, но ни у духовного ведомства, ни у Министерства просвещения не было на это денег».
Когда собрали все-таки экспедицию, члены Археографического общества писали ему наказы! Гильфердинг, еще кто-то.
Наказы! Люди, которым приходило на ум писать их, не были, видно, заняты отчетами и докладными.
Живых и деятельных и тогда было не много — но сегодняшние не имеют каналов для личного самовыявления.
В тот же день.
Впечатления А. П. Кузичевой [молодой советской бюрократки, сменившей в 1976 году С. В. Житомирскую на посту зав. Отделом рукописей ГБЛ и умело разрушившей его] от поездки в Ленинград (в Рукописный отдел Пушкинского дома и Отдел рукописей Публичной библиотеки).
— …Удалось переговорить как с руководством, так и с большой частью коллектива. — Для меня все это было новым: (pourquoi? Ты филолог, ай нет?)… — Очень детально, очень подробно ответили на все многочисленные вопросы… Прекрасные высокие комнаты выделены для хранения…
ГПБ — коллектив, в котором сложились свои добрые традиции…
…Выяснилось, что их волнуют и тревожат те же самые заботы, что и нас… Это важно — иметь общую проблему у всех трех учреждений.
(Наташа Зейфман: «В ее произношении „Курбатова — Муратова“ звучат как имена булгаковских персонажей!»).
…Я услышала, что они стремятся проводить гибкую политику.
…Комплектование требует строгости отбора и в тоже время учета всех факторов.
Что я хочу сказать? Такой обмен впечатлениями, такое знакомство с деятельностью других учреждений — оно очень полезно.
Речь ее шла мерно, с небольшими покачиваниями голоса. Она возвышала интонацию на словах, казавшихся ей возвышенными или эмоциональными, — хотя они целиком были стерты всеобщим — и ее собственным — употреблением: «Их волнуют и тревожат…»
19 мая. Звонила Алла Латынина. Кривицкий снимает из рецензии Антокольского на том Тынянова упоминания и Лунца, и Серапионов (Кузмина Антокольский, оказывается, давно снял сам). Позвонила я Каверину. Ему, говорит, неудобно вмешиваться — будто он устраивает рецензию на собственный том. Звоню снова Алле — решаем пытаться отстоять Лунца, Алла бежит к Кривицкому — и вроде бы удается.
30 мая. На глазах очеловечивались одни (Д., Ю. П., Л. Б.), теряли человечье подобие другие. 10 лет оказались циклом; изменения начались и закончились. Нельзя было проследить, что происходит с человеком, не оставаясь в одной с ним герметической среде, среди чужих рукописей, столько лет.
Не менее любопытной, чем изменчивость, была неизменность (З.).
Были, наконец, и студенистые существования, в одни годы выпускавшие отросток в одну сторону, в другие — в другую. Причем все это под влиянием внешних воздействий — как под влиянием возмущающей силы магнита.
С Н. Б. Т. о коллекциях. Получается, что после смерти владельца они превращаются в амбар, из которого набирают вещественные ценности разные хранилища.
А та сила, которая двигала собирателем, та сила духа, которая объединяла все собранное им, — исчезает навсегда, никогда уже не сможет быть объектом полного исследования.
4 июня. В дневном поезде Москва — Ленинград.
— Одного полковника пред отъездом заставили вернуть боевые ордена. Жаль, что он не попросил в обмен вернуть ему его кровь: «У меня, знаете ли, как раз сохранились точные справки из госпиталей о потере крови на поле боя…»
Хроника Дзиги Вертова. Смотрела — и только одно вертелось на уме — слова Чуковского: «Революция не стала разбирать, кто из них символист, а кто — акмеист…» И еще: «Хорошо, что я живу не тогда!»
На днях письмо Эмки к Зиминой. Опять ругает Якобсона и Кому. Начал изучать язык.
Ася Берзер о вечере памяти Гудзия и выступлениях Л. и П.: «Один мой знакомый сказал, что, слушая их, можно подумать, что Гудзий был предводителем шайки бандитов».
7 июня. Дневной поезд Ленинград — Москва.
Духота. Работать трудно.
— Товарищи пассажиры! Курить в вагоне запрещается! Выходите в нерабочий тамбур, там — ведро!
И на ведре-то он сделал главный подъем голоса. Ведро-то и было средоточием обслуги в экспрессе «Ленинград — Москва».
.. И никогда, никогда той «мальчишеской свежести, ребячливости», которую замечает Гессе у американцев.