мы пили крепкое вино.
Но как подробно это было,
теперь припомнить тяжело.
Мы были крепкими, как доски.
Пах воздух струганой сосной.
И жизнь лежала перед нами
податливая, как земля.
И не было такой задачи,
чтоб нам была не по уму.
И не было таких орехов,
которые нельзя разгрызть.
Мы сделали все, что возможно,
чтобы остаться без зубов,
чтобы озлобленность и робость
нас доконали наконец.
Трухлявое, гнилое тело,
рассудок твердый, как кирпич.
Но в чем была моя ошибка,
наверно, поздно выяснять.
* *
*
Жизнь моя происходит за шагом шаг.
Пробужденье. Чашка кофе с молоком.
Сборы на службу. Среди срочных бумаг
кажется совершеннейшим пустяком
сочинение в день двух или трех строк,
непроизвольно родившихся под стук
клавиш, щелканье мыши. Таков итог.
Благоустройство судьбы есть дело рук.
Потому и не сетую, есть как есть.
У всего есть хорошая сторона.
Не опаздывает дурная весть
и всегда на удивленье точна.
* *
*
Ничего не хочу. Почти. Или слишком много.
Потому что спутаны все пути и пылит дорога.
Некуда мне, сироте, податься, спрятаться негде,
если плавают по воде цветные разводы нефти.
Остается стоять на мосту и глядеться в воду до дрожи,
потому что стать старше можно — нельзя моложе.
Отвори свою душу, как скальпель — грудную клетку.
Ты себя разрушишь, повесишь, как плод на ветку,
как черный сухой стручок бесплодного древа.
Не стойте справа. Не подходите слева.
Вот какой Хармс! Взгляд современников
От автора: “Воспоминания о Данииле Хармсе я собирал и записывал на протяжении полувека. Пожалуй, уже никого из мемуаристов нет в живых. Но у меня никогда не померкнет чувство признательности к ним за то, что они делились со мной своими воспоминаниями о Данииле Ивановиче Хармсе.”
Девят мемуарных статей в записи и обработке Владимира Глоцера.
(“Когда Хармс выступал перед детьми, в искренности веселья, в умении дурачиться была видна непосредственность, детскость, и становилось искренно его жаль за ту титаническую работу, которую он проделывал над своей душой, чтобы быть стервой и только ею.
Вся эта группа лиц (исключая Шварца) находилась в своеобразных враждебных (дружеских) отношениях. Они дурно говорили друг о друге, кроме Савельева, который был объективен всегда и считал Введенского, Олейникова и Хармса гениальными поэтами и очень привлекательными мужчинами. О Хармсе - без тени осуждения, как нечто само собой разумеющееся, - Савельев говорил, что это человек злой в чистом виде, без примесей, что редко встречается. Соревнование среди них шло главным образом по линии женщин и успеха у них. Это, то есть женщины, считалось областью, достойной существования и бессмертной. Побивая рекорды друг перед другом, они ухаживали за женщинами, независимо от их социального положения...” - из рассказов Сусанны Георгиевской).
По просьбе автора текст воспоминаний в Интернете вывешиваться не будет, доступен только в бумажном варианте.
Детское чтение
Горелик Михаил Яковлевич — публицист, эссеист, культуролог. Окончил Московский экономико-статистический институт в 1970 году. Постоянный автор “Нового мира”. Публикация цикла “Детское чтение” начата нашим журналом в 2005 году (№ 6).
Альтернативная версия
В энциклопедическом словаре о Мамине-Сибиряке так говорится: “Рус. писатель. Ром. „Приваловские миллионы” (1883), „Горное гнездо” (1884), „Золото” (1892) реалистически изображают нравы и быт Урала и Сибири 2-й пол. 19 в.”. Литературная судьба его была судьбой всякого реалистического изобразителя нравов и быта: он в своем времени (во 2-й пол. 19 в.) так и остался. Кто читает нынче “Приваловские миллионы”? Разве что специалисты.