Версия дурацкая, основанная на непонимании механизма работы жюри. Ежегодная сменяемость делает судей ответственными только за одно-единственное решение, им, в сущности, нет дела до будущего, важно не уронить собственное лицо сейчас. В букеровском жюри заседали профессионалы: два хороших писателя, имеющих к тому же опыт работы с чужими текстами, — Руслан Киреев и Валерий Попов, строгий и бескопромиссный критик Мария Ремизова, литературовед и критик Марина Абашева, университетский профессор, декан филфака Пермского университета. В роли «человека со стороны» — прекрасный сценарист и режиссер Вадим Абдрашитов. И если эти люди, понимая, что рискуют репутацией, принимают эксцентричное решение, может, стоит вникнуть в их резоны и попытаться поискать иные причины?
Когда пружина всеобщего негодования закручивается слишком уж сильно — она неизбежно начнет раскручиваться обратно. И вскоре зазвучали иные голоса. Глеб Давыдов, основатель и главный редактор журнала «Перемены», позиционирующего себя как «толстый веб-журнал XXI века», возражая тем, кто назвал решение жюри «позором», называет его — «прорывом» [1] . «Только зомбированные идиоты плюс наиболее коррумпированные и интеллектуально ленивые участники удобного литературного процесса могут не понять, что этот роман — действительно очень хорош. <…> Это блестящий текст, очень веселый и сильный, по-настоящему народный (пусть даже многие представители народа в лице тех же блогеров и пускают изо рта свою ханжескую пену)…» Резко высмеял интернетовское «бугага» Виктор Топоров, попутно уличив парочку злопыхателей Колядиной в невежестве. Это заставило меня прочесть предыдущую колонку Топорова о «Цветочном кресте» в «Частном корреспонденте», которую я, опрометчиво решив, что статья с названием «Там, за говняным лугом» может быть только очередным критическим разносом, читать не стала. И напрасно: статья оказалась неожиданно доброжелательной и полной резонных соображений по поводу текста, который был найден «незаурядным», а языковая ткань романа — «искусной».
Я, правда, языковую ткань романа искусной не считаю. И все то, что писали о «Цветочном кресте» Немзер и Ходнев, на мой взгляд, почти справедливо. И язык варварский, и ошибок полно, и эпохи не чувствует. Однако есть в этом тексте какая-то диковатая, необузданная, неокультуренная энергия, есть этакое низовое, нестесненное чувство юмора, — по крайней мере, такое впечатление производят первые главы.
И хотя иеромонах Симеон (Томачинский), удостоивший своим вниманием книгу нового букеровского лауреата, обвиняет его в «порнословии», никакого порно там нет. Есть лубочная скабрезность, есть назойливая сосредоточенность на телесном, анальном — все то, что присутствует в изобилии в русских заветных сказках, собранных Афанасьевым, иные из сюжетов которых явно положены в основу побасенок повитухи Матрены, самого раблезианского из персонажей Колядиной. Эта мощная баба отличается аппетитом Гаргантюа, любит хмельное и не молвит слова без срамной прибаутки или похабной пословицы, которые так шокировали восставшее на Колядину интернет-сообщество. Действительно, концентрация их в речи Матрены может соперничать только с концентрацией в словаре В. И. Даля «Русские заветные пословицы и поговорки» — оттуда, кстати, они в большинстве своем и позаимствованы. (Энтузиасты сохранили и эти пословицы, долгое время не издававшиеся в России, в недрах Инета) [2] .
Что же касается исповеди в начале романа, которая развеселила Интернет, вызвала обвинение в порнографии и столь возмутила Владимира Крупина и православного священника, то в ней нет ничего порнографического.
«В афедрон не давала ли?» — строго спрашивает священник на исповеди 15-летнюю прихожанку Феодосью, приняв ее за замужнюю женщину. Слово «афедрон» без труда найдем в Словаре русского языка ХI — ХVII вв. — там объясняется его происхождение (греческое), значение (задний проход) и дается пример из летописи: «...поиде кровь усты его и афедроном; И по трех днях умре». В летописи слово стоит на своем месте и никого не смешит. В устах священника, стремящегося придать своей речи благообразие, оно не на месте, прихожанке слово незнакомо, что и приводит к серии курьезных ответов и комических недоразумений. «Давала, — послушно соглашается Феодосья, — отцу, брату, братану, сестричичу... подруге».
Священник в смятении прерывает: «И как же сей грех ты с подругой совершала?»