— Татьяна Витальевна, возьмите, — протягиваю фотоаппарат.
Чтобы я не напился, она навязала мне ответственное поручение: таскать с собой ее дорогую камеру и делать снимки. Я их нащелкал штук двадцать. На теплоходе чуть не уронил камеру в воду, потом забыл в классе, но все-таки сберег и протягиваю.
— Получилось что-нибудь?
— Вроде да.
— Молодец. — Она поправляет прическу.
Я ошибся: пленка оказалась засвечена. Как так?
Шут его знает.
КАК Я УВОЛИЛ ДРУГА
Я не мог оставаться на месте.
Я понял, в чем дело. Как герой сказки, я искал правду. Хотел узнать что-то важное, чтобы жить дальше.
И вот снова ехал. За окном поезда тянулась бескровная Северная Русь: болота да кусты. На остановках набегали белые северные собаки с выпирающими ребрами и тявкали, задрав мученические морды.
Я приехал в Северодвинск на закате. Меня встретили друг Андрюха и его друг Эдик. Андрюха — ладный голубоглазый парень со скуластым спокойным лицом. Эдик — почти альбинос, высокий, все время подпрыгивающий. Он бодро подпрыгивал, ожидая на перроне, подпрыгивал и по пути к машине, как будто его тянуло в небеса.
Мы сели в кабаке и взялись за графинчик водки, мясо и соленья. Эдик начал живописать кошмары своего строительного бизнеса.
— Сергун, наконец-то ты догнал: надо ехать. — Он перегнулся ко мне через стол. — Людей послушать, записать, что говорят… Я твой читатель! Помнишь, письмо прислал, когда тебя с выборов сняли! “Ленин, Соловки”, — это я был.
— Он на Соловках родился, — сказал Андрей.
— А почему ты Ленин? — спросил я.
— Если ты проедешь всю Россию, тебя никто и ничто не остановит, — продолжал Эдик. — Никакая клевета. Я видел в Интернете: как же они бесятся, что нет у них над тобой власти! Пишут, что наркоман, ха-ха! Я же читал твою книгу “Ура!”. Там же наоборот — за жизнь здоровую. Я после “Ура!” курить бросил, бегать начал.
— Это правда, — кивнул Андрей.
— Как я узнал, что с выборов тебя сняли, — опять закурил. — Эдик в подтверждение выудил сигарету из пачки и завертел между пальцев: — Сергун, ведь они запретить встречи с тобой не могут. Ты же писатель! Это встречи читателей и писателя… — Бросил сигарету. Покатившись по столу, она остановилась на краю.
— Ленин? — снова спросил я. — А почему ты Ленин?
— Я раньше картавил, в детском саду. Потом перестал, но кличка-то привязалась! В школе не картавил, и все равно Лениным звали. Сам знаешь: один сказал, все повторили! — Он хлопнул ладонью по столу, и сигарета сорвалась в пропасть.
— У нас город маленький, — загадочно согласился Андрей.
— А вот теперь лысею… — Эдик погладил себя по голове.
После ужина мы разошлись: Эдик пошел пешком к жене и грудной дочке, а я — к Андрюхе домой. И нас и Эдика, хотя мы шли в разные стороны, ждали в пути одинаковые тьма и ветер. Море — не в силах дотянуться водой — гнало по улицам огромные волны ветра.
Вообще-то, у Андрюхи тоже была дочка, но уже полгода он жил один. Жена ушла к местному стоматологу и дочку восьми лет увела с собой.
Мы сели на кухне над пожелтевшей синей клеенкой и принялись пить чай. Говорили о литературе. Андрей — критик и публицист, много пишет и печатается. Уже полгода он работал в пресс-службе городских депутатов, за счет чего и жил. На те два дня, что я в городе, ему дали отгул, начальник — понимающий, книгами интересуется. “Я вас познакомлю завтра”, — сказал Андрей, и мы перешли к семейной беде.
— Она не в него втюрилась, в бабки его… Я тоже не бедняк, но где мне угнаться за стоматологом? Черт бы с ней. Обидно, что дочку спрятала.
Я мою Катю не видел месяц, просто не давали видеться. Только я в суд собрался, вдруг встречаю: жену и этого гада… У нас же город маленький.