Поэтому вопрос стоит о том, как в этих условиях существовать, продолжать понимать, взаимодействовать.
Важные слова адресует Михаил Ямпольский комитету премии Андрея Белого:
Мы живем в мире, который, подобно взрыву Белого, расширяется и подвергает дисперсии старые связи — экономические, социальные, культурные. Наш мир — это мир расширяющегося рассеяния. И в этом мире распадающихся структур роль культуры меняется. Мне представляется, что главной ее задачей является противостояние нарастающей энтропии. Конечно, культура — это то порождение человека, которое издревле преобразовывало хаос реальности в значащие целостности. Роль эта остается за ней и сегодня, но в новых условиях исполнение этой роли требует иного сознания. Именно культура способна собрать в значимые „комки” рассыпающиеся корпускулы. Но эта сборка не должна быть насильственной. <...> Мы должны противостоять нарастающей энтропии не панцирем неприятия, но пластикой понимания. Дисперсия культуры должна обнаружить в наших работах свою позитивную сторону. Взрыв, в котором мы существуем, отменяет культурные центры. Париж или Марбург сегодня — во многом пустые оболочки культурных ядер. <…> Но отсутствие центров делает невозможным старые формы контроля над культурой. Ядра рассыпаются в элементарные частицы, которые обретают новую неслыханную дотоле свободу. В мире, где тоталитаризм черной тенью всегда стоит за спиной, такого рода дисперсия внушает надежду. <…> И нам нужно понять, как вписаться в эти образования без границ, а не торопливо строить стены вокруг призрака национального наследия [9] .
Ямпольский говорит об общемировой культурной ситуации, которой, как явствует из фрагмента, фрактально подобна ситуация в поэзии. Задача же борьбы с энтропией снова ставит нас перед проблемой подхода. Автор письма отметает насильственную сборку, условное запрещение многообразия, грубый курс на синтез или, хуже, отсечение всего, что кажется ненужным. Ясно, что это и недостижимо, и не может привести ни к каким положительным результатам. Эксперимент такого рода проводился в официальной советской поэзии и не увенчался добром, неофициальная же литература продолжала развиваться и, увы, не доходила до ушей и глаз.
В таком случае необходимо то, что обеспечивает «пластику понимания». Это не только филология, которую Сергей Аверинцев когда-то назвал службой понимания: это и множество разнопорядковых явлений контекста. Это чтение, общение, издательские проекты. Это, безусловно, такая разнородная и в то же время объединяющая среда, как Интернет. Непонятно, какую работу над сознанием он проводит — разрознивающую или все-таки плавильно-объединительную? Что перед нами — маклюэновская чересполосица или тренировка многозадачности мозга? Тексты отсылают к другим текстам — возможно, это фундамент для целостного восприятия фрагментарности? Здесь опять возникает соблазн аналогии (не похоже ли это на гипотетические «кротовые норы»?).
Важен вопрос, катастрофично ли расширение — в значении бедствия. Ямпольский, по-видимому, считает, что нет («я благодарен судьбе, что мне выпало оказаться одной из точек на карте культурной дисперсии»), примеры обратных мнений приведены выше. Если вновь обратиться к модели расширяющейся вселенной, напрашивается вывод, что разлетание поэзии (литературы, культуры) столь же катастрофично, как и судьба самой вселенной: с точки зрения ценностей выживания это безусловное и неотменимое бедствие. Но культура — порождение человечества, и если мы принимаем, что ее дисперсия необратима, то приходится принять и то, что человечество не способно ею управлять — в целом она организуется над желаниями, она больше человечества. К этому я вернусь позже.
Тем не менее создаются проекты, декларирующие направление на синтез и целостность. В пространстве русской поэзии это, например, «Русский Гулливер» Вадима Месяца, Андрея Таврова и Олега Асиновского. «Аморфность, принципиальная безыдейность современного поэтического дискурса может быть преодолена лишь появлением в нем внятных, четко очерченных проектов, способных лечь в основание литературы будущего», — пишет Месяц [10] . Однако тут же дается определение того, что может быть таким проектом: «Поднятие планки, уровня обобщения, high-lighting поставленных целей» [11] . И это уже созвучно идеям Ямпольского о пластике понимания. Попытки строительства синтетической поэтической утопии тоже могут быть включены в экстенсивное движение — как движемся куда-то и мы, осознающие наше движение и говорящие о вселенной, которая физически неизмеримо больше нас. Это напоминает большую игру, участники которой ставят на определенный исход [12] .