Свинцовым кролем на боку,
плечо от зыби отрывая
(как будто где-то наверху
щель приоткрылась смотровая),
он заплывает за буйки,
преодолев позывы страха,
лишь оглянувшись из-под взмаха —
почти прощального — руки.
Залив стоит, как надлежит
воде — беспрекословным склепом,
и продолжает спорить с небом —
кому пловец принадлежит.
На месте встречи двух пустот,
за далью, недоступной зренью,
они к единственному мненью
придут судьбы его насчёт.
Мюнхгаузен
Короче всхлипа, длительней смешка,
на перекрёстке смёрзшихся дорог
военный звук почтового рожка
раздаться в ширь окрестную не смог.
Прошла без остановки на рыси
казённая карета почтаря,
покачивая задом на оси,
и скрылась с глаз, полозьями искря.
Когда же с крыш закапала вода
и солнце встало не для похорон...
О, лучше бы наврал он, как всегда,
тот старый боденвердерский барон!
Оттаял замороженный сигнал,
но был в нём — за версту — надрыв и сбой,
как будто неврастеник зарыдал
и тут же засмеялся над собой.
Мексиканский подсолнух
Цветком казаться перестав,
стоит при звёздах полусонных
неокультуренный подсолнух —
ацтеков первый астронавт.
Ему в пространстве между звёзд
не отыскать ориентира,
он из растительного мира
в бессмысленный уходит рост.
Куда пришелец обратил
лицо в лунеющем скафандре —
не скажет и небесный падре,
хранитель стынущих светил.
Быть может, от Его щедрот
земля не раз ещё проснётся,
но знали те, кто верил в солнце:
не пожелает — не взойдёт!
Ответ римского друга
Отличим как-нибудь
мокрых куриц от птиц,
нам ворюги ничуть
не милей кровопийц.
Ты б умерил, поэт,
свой небесный апломб,
ибо кровь вопиет
под безмолвным баблом.
Император
Монарх присяжный и поверенный
в земную хаживал юдоль,
где лег Максимильян расстрелянный
и застрелившийся Рудольф.
Не оглашал её он воплями,
кляня венчанную вину.
Ему племянника ухлопали,
ему зарезали жену!
Его империя бескрайняя
искала внутренних границ, —
просили гербовой названия:
Тироль, Форарльберг, Австерлиц.
Война её списала бросово
и позаботилась о нём...
Забыт. Земля Франца Иосифа
торчит на полюсе кремнём.
На ней растут одни лишайники,
встречается полярный мак
и судьбы Арктики решаются,
в единый собраны кулак.
Для скотства большего не раз она,
земля без видимых примет,
мазутом и соляркой засрана,
как мухами его портрет.
Альбигойские ангелы
Граф Симон Монфор уже идет из Парижа помочь нам сломить еретиков.
Александр Блок, “Роза и крест”
Ангельское существо, живущее в человеке, неизбежно стремится покинуть человеческое тело.
Жан Маркал, “Монсегюр и таинство катаров”
В пренебрегавших зеленью катарах
томились ангелы, освободить которых
мог только факел, брошенный на ворох
сухого хвороста, что вспыхивал, как порох,
в ту пору, впрочем, не было нехитрой —
толчёный ад пересыпать селитрой —
премудрости, лишь век спустя открытой.
И добрые католики смотрели
сквозь дыма огнедышащие щели,
покуда не коробилось на теле