“Брюсов считал, что все люди должны заколотиться сердцами в ритме поэзии. Горький — что всех можно научить писательствовать. Эти суждения кому-то покажутся романтическими, необоснованными. Однако за ними скрывается претензия. Писатели неоткрыто, исподволь признаются: „Мы могли бы. Мы бы сделали”” (С. Шаргунов, там же). Суждения Брюсова, Горького и всех солидарных с ними писателей кажутся мне исключительно, предельно прагматичными. За ними скрывается претензия на власть. Смогли бы, сделали бы — для себя*** .
“Я была тогда с моим народом...” Ну хорошо, а с кем была поэтесса все остальное время? Так или иначе, перед нами редчайший случай социопсихологической вменяемости. Анна Андреевна правильно понимала себя как отдельный от “народа” субъект федерации****. Подобная трезвость не помешала бы и всем остальным. А то лезут брататься, распускают слюни, целуют взасос.
Пробегаю глазами непримиримую “Лимонку”: “В конечном счете всякий человек определяется суммой тех книг, которые он прочитал...” Как, и Лимонов туда же?! Этот героический бомбист-террорист, человек дела, торговец белыми бивнями, черными рабынями и огнестрельным оружием — всего-навсего гений стиля, писатель, жонглер?!
Закончу — притчей, которую сочинил один современный художник слова, по-моему, замечательный. В упоительной эпопее Эдуарда Успенского про село Простоквашино, дядю Федора, Шарика и Матроскина есть поучительный эпизод. Злокозненный и недружелюбный почтальон Печкин заверяет сельскую общественность в том, что отныне и навсегда он станет другим человеком: ласковым, бесконфликтным, политкорректным. “Это я раньше был злой, пока у меня не было велосипеда!”
Так вот, когда у меня появится велосипед, я вряд ли скажу вам полную правду.
Примечания отдела критики
* Этот сюжет нынче с успехом заменяет “кровь в маце” и переводит, как советовал поэт революции, расовый гнев на классовый. Такая вот “песня, былина, сказка” (см. ниже).
** Тот, кто в конце 70-х еще только “полным ходом учился в средней школе”, способен, конечно, принять эту (любимую всеми “слоями”) песню за сатиру на плебс. Но люди лет хотя бы на пять — десять постарше помнят, какая общая трагическая нехватка воздуха, нехватка жизнесмысла в ней выражена, как близок мужик, которому тошно пялиться в ящик и на “шапочки для зим” и который пьет с друзьями “на свои”, как близок он самому автору песни. (“Ролевая лирика” называется, — так же, скажем, близок Лермонтов “простому” герою “Завещания”.) Не стоит думать, что обессмысливание жизни мучительно только для классово чуждых нашему автору “писателей”.
*** А разве не “писатели” облизывали горьковского юберменша — босяка Челкаша в пику проклятому царизму? Поиски истинно народных типов в уголовной или блатной среде — старые интеллигентские штучки.
**** Ахматова этой строкой “Реквиема” напоминает другие, ранние строки: “Когда в тоске самоубийства / Народ гостей немецких ждал...”, она осталась со своим — неправым — народом, не вняв голосу, “утешно” звавшему прочь. Вот и решайте, где, когда и с кем была Ахматова, разделившая, сначала вольно, а потом невольно, со своим некогда падшим, а затем и несчастным народом его беду.
Из реплик-примечаний очевидно наше скептическое отношение к некоторым главным идеям представленного киноанализа. Отчего, в таком случае, он оказался на страницах “Нового мира”? — Вообразим, каков мог быть результат обращения темпераментного кинокритика в другие издания сходного типа с текстом, где, по его мнению, озвучен (вслед за фильмами Сельянова) голос “молчаливого большинства”. “Патриотическую” ежемесячную прессу ярость, направленная на антинародных “писателей” типа Чубайса и отказ “разбираться со Сталиным”, вероятно, устроили бы, но вряд ли бы на роль положительного героя подошел “молодой вор” вместо героического защитника Белого дома образца 93-го. Сугубо политкорректным журналам “молодой вор” мог бы прийтись по вкусу, но смутило бы “неблагообразие” высказанных здесь же взглядов. Чтобы приглашенный вести нашу кинорубрику автор случаем не утвердился в угрюмой обреченности на идеологическое безмолвие, хочется обеспечить ему свободу высказывания. Впредь обязуемся никакими комментариями его выступления не оснащать. Позиции выяснены.