“Дай слово, что ты всегда будешь ко мне хорошо относиться!” — “Обещаю”. — “Люди, которых ты убил, они были мерзавцами, правда?” — “Да”. — “Настоящими негодяями, убийцами, насильниками, психопатами, кто там еще?” — “Хуже, гораздо хуже!” — не теряется Козмо. “Ладно, это можно понять”, — соглашается юная красотка. Он: “А ведь мы едва не наделали дел!” — “Да”. — “Шампанское?!”
Не бог весть что, но с каким вниманием к человеческому эта история рассказана! С каким неподражаемым сарказмом, с какой проницательностью! Не страшно умереть, страшно поступить неполиткорректно, не “по совести”. Важно правильно с собою договориться. Даже в малобюджетном пустяке, не выходя за рамки примитивного жанра, умные американы сумели рассказать о человеческом космосе. Что называется, пустячок, а приятно.
Самое значительное кино минувшего года. Атом Эгоян — выдающийся канадский режиссер армянского происхождения. “Атом” — это в честь атомной энергетики. Его последняя картина “Арарат” (2002) была отобрана в конкурс Каннского фестиваля, любимцем и заведомым фаворитом которого Эгоян является с начала 90-х годов. В последний момент картину из конкурса исключили. Опасаясь протестов Турции. Картина касается очень сложного эпизода, который, впрочем, эпизодом назвать неловко, — геноцида армян на территории Османской империи в 1915 году. Завершающий титр картины прямо говорит о том, что Турция так и не признала факт истребления более чем миллиона граждан своей страны. Я буду касаться реальной политической истории в минимальной степени, тем более, что фильм, к моему бесконечному удивлению, оказался гораздо шире заявленной темы. Как и полагается крупному художнику, Эгоян обобщил настолько, что получилась работа всемирно-исторического значения.
Посмотрев эту сложно организованную картину только один раз, я не решаюсь на ее подробный анализ. Всего несколько наблюдений.
Стержень “Арарата” — фильм в фильме, игровая, костюмная лента о геноциде 1915 года, которую снимает пожилой режиссер армянского происхождения (играет эту роль Шарль Азнавур). Поначалу такое фабульное построение сильно меня отпугивало. По мне, “фильм в фильме” — это позор, катастрофа и нарциссизм. Эгоян — едва ли не первый, кто обошел все возможные ловушки и наполнил этот формальный прием реальным художественным смыслом, использовал его во благо художественного целого, а не отразился в нем. Игровое кино — разве это не тотальный обман, фикция, прихотливая фантазия, притворившаяся “природой”?! Эгоян начинает с того, что “подставляет” армянскую версию, пробует ее на разрыв, оформляет посредством срежиссированного костюмного действа, обильно политого клюквенным соком.
Как всегда у Эгояна, многочисленные незнакомые друг с другом персонажи оказываются включенными в сложную систему взаимоотношений. Юноша, чья мать консультирует режиссера, возлюбленная юноши, торгующая наркотиками, актер турецкого происхождения, играющий в фильме Азнавура непримиримого и жестокого защитника турецкой государственности, пожилой таможенный инспектор, подозревающий армянского юношу в пособничестве наркоторговцам, — все эти герои, несущие свою правду, свой опыт, свой взгляд на мир, пересекаются и обучают друг друга, проверяя критерий истинности на прочность. В очередной раз не перестаешь удивляться, каким образом Эгоян умудряется оживлять и делать достоверной всю эту громоздкую драматургическую конструкцию.
Разделяя точку зрения и боль своего народа, Эгоян тем не менее дает высказаться противоположной стороне. Турки полагали и полагают, что в ситуации мировой войны, когда мечтавшая о Константинополе, проливах и объединенной Армении Россия противостояла Османской империи, союзнице Германии, расселенные на востоке страны армяне являлись “пятой колонной”, готовой поддержать российских армян и возможное российское наступление. Армян как потенциальных врагов депортировали, а не уничтожали. Некоторые, не такие многочисленные, как утверждают армяне, жертвы, — неизбежное следствие депортации. Единственным свидетелем, на которого опираются “фильм Азнавура”, да и фильм самого Эгояна, является некий американец, оставивший страшные мемуары о своем пребывании в самом сердце геноцида. Предпоследние титры картины ссылаются на них как на исторический фундамент.
Я не обладаю информацией относительно мотивов, масштабов, методов и форм. Я безусловно сочувствую армянам, сколько бы их ни погибло. В конечном счете фильм Эгояна — не историческая иллюстрация, а болезненная метафора, сомнение, густо замешенное на реальной человеческой крови. На трагедии, которую нельзя увидеть. О которой невозможно договориться. Потому что киношный клюквенный сок — не аргумент, а национальные интересы слишком, болезненно, разнятся.