Кроме того, индустриальщики замахнулись на святая святых — систему распространения информации. Для нормального артиста СМИ — это данность, некие предсуществующие божества, необходимо научаться прилаживаться к ним, чтобы они обратили на тебя благосклонное внимание и сделали тебе имя — тогда потом имя начнет работать на тебя. Индустриальные артисты так неподдельно ненавидели общество, что старались с ним вовсе не соприкасаться, тем более с самой прокаженной его частью, и никаких общественных богов, разумеется, не признавали. Говорят, однажды Бойд Райс появился в телешоу у какого-то популярного евангелического проповедника — и тут же превратил шоу в собственную проповедь человеконенавистничества, насилия и сатанизма. Зато индустриальные деятели прилагали немалые усилия для создания собственной, автономной информационной сферы — причем доходили здесь не только до газет-журналов, но даже запускали в эфир альтернативные телевизионные каналы (продержавшиеся, впрочем, недолго), а также создавали разного рода “церкви” с более-менее жесткой организацией. Таким же полным отчуждением характеризуются отношения этих артистов с музыкальным бизнесом. Они не выпускают альбомов на крупных звукозаписывающих фирмах и по большей части даже не продают их в “общих” музыкальных магазинах. У них собственные издательства, система распространения — все свое.
В начале восьмидесятых “классический” industrial был признан исчерпавшим себя — стремление музыкантов к менее абстрактным формам перевело стрелки музыкального циферблата на новый, “постиндустриальный” час. Исполнители резко меняют манеру, причем многие — весьма неожиданным образом, и после электродрелей и генераторов переходят, например, к песням под гитару, или электрогитарной музыке в духе жесткого постпанка, или к совершеннейшей — по крайней мере внешне — поп-музыке. Но при всем многообразии стилистик у постиндустриальных музыкантов сохраняется много общего во внемузыкальной сфере. Во-первых, достаточно тесные личные контакты, сложившиеся в этой изолированной от прочего музыкального мира и даже от прочего андерграунда среде. Далее — как уже не раз говорилось — полное неприятие существующего общества, стремление к пересмотру вроде бы самых незыблемых основ современной цивилизации; в той или иной степени проявленное человеконенавистничество (в максимальной степени — у сатанистов, отрицающих заодно и природу, и весь мир — в гностическом духе; в меньшей — например, у одинистов, которые природу, сотворенный мир, напротив, уважают, а вот человечество в нынешнем виде тоже вызывает у них большие сомнения5). Еще — идеальный проект “мистического, анархического царства, управляемого иерархией семейной, национальной и расовой традиции, наложенной на постоянную революционную переоценку ценностей” (Роберт Тэйлор). (Опять-таки, в крайнем случае сатанизма речь идет об абсолютно индивидуалистическом мире, где человек уже стал сам себе богом и строит мир под себя — отметим, что с таких позиций насквозь сатанинскими получаются виртуальная реальность и Интернет.) Почти обязательна (за исключением упоминавшихся и немногочисленных на общем фоне специфических католиков) жесткая антихристианская позиция, причем христианство представляется не опасной силой, с которой необходимо бороться, а устаревшим, импотентным, да и изначально совершенно искусственно перенесенным на чужую почву учением, а его многовековое господство — исторической случайностью. Ну и общий интерес к Северной Европе, признаваемой единственной (во всяком случае, единственно значимой) колыбелью культуры, а то и самого бытия.