— Я-то уж шестьдесят пять лет как Иван Иваныч, — отозвался слабый, едва различимый голос. — А вот кого тут ночью по чужим домам носит?
Бадьин закрыл за собой двери и, минуя небольшие проходные комнатки, прошел на голос.
В полутемной кухоньке, едва освещенной свечой, на узкой кушетке под грудой одеял и верхней одежды лежал Иван Иваныч. Бадьин осветил свое лицо, чтобы успокоить хозяина, направил луч в сторону, осмотрелся. В углу раскаленной дугой слабенький калорифер пытался одолеть зимний холод. Без особого успеха.
— Дед, — оторопело проговорил Бадьин, — ты… вы что тут делаете? Не май месяц-то…
Иван Иваныч слабо шевельнулся:
— Не май. Уж и нутром чувствую. А у нас и дрова… тово… Вишь, в лес пошел, да снегу по пояс… Нахватал в обувь-то… Боюсь, не воспаление ли…
Недвижная молчаливая фигура, до сих пор сидевшая в ногах у деда, протянула руку и положила ладонь на старческий лоб. Дед затих.
— Температура? — шепотом спросил Бадьин.
Фигура не отозвалась, но протянула ладонь к руке гостя, пожала ее. Рукопожатие оказалось теплым и ласковым. Луч фонаря выхватил из полумрака глаза под платком. Глаза, отвечая лучу, ясно и влажно сверкнули в ответ. Бадьин уткнулся в бесконечное влажное пространство неверящим взглядом…
Минут сорок ушло на то, чтобы перетащить деда и, с помощью Валентины, нехитрые причиндалы в жарко натопленные комнаты Бадьина. Все еще не веря в случившееся, устраивал деда ближе к печке, вливал в него водку, суетливо метался по комнатам, роняя по дороге какие-то пузырьки и таблетки. На ходу урывками вслушивался в отрывистые фразы Иван Иваныча:
— Я и сначала-то ему не верил… Кому нужна глухонемая?.. Так он ее с квартиры-то и попер… И я, как отец, значится, проклял его… Вот как перед Богом… Взял и проклял… И всего у нас и есть теперь, что этот домик… Плесни-ка еще чарочку… Мы уж неделю тут… Да не смотри ты так, Валентина… Когда еще выпью… Может, последняя…
Дед расчувствовался, затем стал затихать, что-то проборматывая под нос.
— Она же… Как можно сиротинушку?.. Грех — обижать-то…
И все это время, даже не оборачиваясь, Бадьин ощущал на себе взгляд Валентины. Но боялся, что, стоит только поднять на нее глаза, — случится непоправимое. Что происходящее окажется нелепым хмельным сном. И лишь когда дед негромко захрапел, Бадьин немного перевел дух, остановился в ногах у деда, где вновь пристроилась Валентина. Она уже избавилась от своего неуклюжего наряда, оставшись в свитере, юбке и валенках. Светлые вьющиеся волосы, слегка растрепанные, короной окружали высокий лоб.
— Даже не знаю, что и сказать, — чувствуя себя полнейшим идиотом, пробормотал Бадьин.
Этот сумасшедший, из другого века дед сводил с ума. А Валентина, Валентина…
— Я еще тогда, в храме, что у Достоевского…. — говорил Бадьин торопливо, — понял это… Там девочка, в храме, в платочке… Она так мне все объяснила. Толковая такая девчушка, слова такие ладные и ясные… И я у образа загадал… Нет, попросил… и свечку поставил… Вот образ привез, посмотришь потом… Он чудотворный… Понимаешь?
Он вдруг испуганно замолчал и посмотрел на нее.
Валентина подняла на него взгляд и понимающе улыбнулась. За окном мерцали-подмигивали таинственные звезды. Может быть, там существовали загадочные принцессы. Но Бадьину туда не хотелось… Что-то важное надо было договорить и доделать именно здесь.
Евгений Эрастов
Русская штольня
Эрастов Евгений Ростиславович родился в 1963 году. По профессии медик, доктор наук. Выпускник Литературного института им. А. М. Горького. Автор нескольких лирических и прозаических книг. Живет в Нижнем Новгороде.