* * *
Как вспомнишь лыжное Токсово, холод охватывает опять,
Запах печного дыма, непривычного, как всегда,
Тоска по слову, когда нечего, в общем-то, и сказать,
Приметы прошлого века, узнаваемые без труда,
Все многочисленные оттепели и холода,
Рассыпающаяся бумага и неотчетливая печать.
Почему-то снежные яблоки теряют запах и вкус.
Мандаринной коркой стали любые праздники. И потом
Все равно не избавиться ни от одной из обуз,
Обступающих жизнь и заполняющих дом.
Лишь холсты в Эрмитаже лоснятся фламандским льдом
И на Зимней канавке биты тройка, семерка, туз.
Обухово
Любой отдельный предмет и любое
Одушевленное существо
Теряет свою единственность,
Перемещаясь в пространстве.
Но кроме одиночества
В дороге нет ничего.
И кроме бессилия и упрямства
Нет ничего в постоянстве.
Еще мерцает гнилая ночь
Огнями грузовиков,
Еще дрожит живое железо
И дышит морозным паром.
Перед тобой — лишь гаражный замок,
Тяжелый ржавый засов,
Стальная дверь никуда,
Нечувствительная к ударам.
И так в этой жизни душно и сыро,
Холодно и темно.
И так очевидно, что ждать другой
Нет никаких оснований,
Что вся полоса отчуждения, все
Дорожное полотно —
Лишь узкий мост через пропасть
Значений, имен и названий…
* * *
Ничего не знаю о вечности. Но как отвратителен этот снег,
Вся эта оттепель, ветер, соленая грязь,
Пузырьки из-под настойки боярышника у аптек,
Экран, духота семинара, и голоса коллег,
И мысли о том, что жизнь, пожалуй, не удалась.
Любые явления пенятся и быстро сходят на нет,
Как пиво в пластиковом стакане (в стекляшке, рядом с метро).
Какая-то сущность горчит, мигает какой-то свет.
Случайный вечер засунут в какой-то прозрачный пакет,
А смысл словно выброшен в мусорное ведро.
Прогулку не нужно описывать, да и вряд ли нужно гулять
Под мокрым снегом, по скользкой тропинке, пересекающей двор.
Вообще бывает иначе, в частности — переписывается опять
Конспект декабря в очередную ученическую тетрадь,
И все ошибки при этом воспроизводятся до сих пор.
* * *
Сухость гортани, саднящая тяжесть любых изменений,
Действие, за которым следишь, дыхание затая,
Все остальное оставляет лишь след невысказанных сомнений.
Так и переживаешь день, летний, прохладный, скорее осенний,
Беспричинность и пустоту наличного бытия.
Кварцевые часы, не требующие завода,
Гонят по кругу все те же стрелки. Но выцвел давно циферблат.
Время обозначает только забота,
Гудение ос, переживание перехода
Из неуверенности в боязнь. И беспричинной тревогой объят
Безличный воздух, насыщенный сухими частицами пыли.
Мелко дрожит паутина на слегка раскачивающихся кустах.
Словно все подчиняется какой-то недоброй и безымянной силе
Или же все настолько случайно, что все о тебе забыли,
Как в детстве. И каждая тень вызывает страх…
* * *
На снегу обозначен след разобранной загородки,
И брошены в кучу остатки нераспроданных елок.
С морозов год начинается, и, если верить сводке
Погоды, — лишь холод вечен, во всяком случае, долог.
От праздника остаются сморщенные ошметки
Серпантина. И ветер жалит, как стеклянный осколок.
А выход к высшему смыслу или иной развязке
Не нужен и невозможен, лишь ближе к полудню примерно
Молочная белизна заменит любые краски.
Судьба, как известно, загадочна, слава недостоверна.
Бесспорны только вагоны, раздерганные от непрерывной тряски,
Платформы, на запасных путях ржавеющая цистерна.