Александр Кабаков. Горькие заметки. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 11.
“Извини, Америка, любовь прошла. Я любил джаз, Фолкнера, вестерны, Керуака, джинсы, Кеннеди… Многого из этого больше нет, а то, что есть, перестало быть приметами собственно Америки. То же, что есть Америка нынешняя, я любить не могу”.
“Привыкнув, что они „четвертая власть”, многие работающие в средствах массовой информации приобрели уверенность в том, что их власть — высшая. Выше не только той земной, что, по вере, тоже от Бога, но и самой Божьей. Так что и предстателю православных можно указывать и пенять, и папу снисходительно хвалить”.
“Для тех же, кого оно посетило, настоящее чувство — всегда тяжкое испытание, в лучшем случае ломающее судьбу, в худшем — просто отнимающее жизнь. Счастливой любви не бывает, счастливыми могут быть брак, нежная дружба, мимолетная связь, но не истинная любовь, разрушающая предохранительную скорлупу одиночества, в которую заключен каждый из нас, открывающая душу ледяным ветрам бессердечного мира. Полная и абсолютная зависимость от другого человека, противостоящая естественному эгоизму, совершенная потеря личной свободы, взамен которой наступает добровольное рабство отношений, — вот что такое любовь между двумя людьми”.
“<…> создатели большинства наших телевизионных, особенно так называемых юмористических, передач являются в строгом смысле этих слов врагами народа. Так же как сочинители эстрадных песен, изобретатели общественных торжеств и вообще все, кто для этого несчастного народа делает культуру на каждый день ”.
См. также: Александр Кабаков, “Сырьевая интеллигенция” — “Большая политика”, 2005, № 1, ноябрь.
Леля Кантор-Казовская. Владимир Яковлев: портрет художника в юности. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2005, № 25.
“История нонконформистского художественного движения 1950 — 1970-х годов в России по-настоящему до сих пор еще не написана. <…> Ничего определенного не сказано и по поводу значения еврейского фактора в этом процессе. <…> Одной из ключевых фигур, понимание которой может пролить свет на суть происходившего тогда художественного переворота, с моей точки зрения, является Владимир Яковлев (1934 — 1998)”.
Капризы, рвота и лазерный принтер. Литературный год словами писателей. Опрашивали Александр Вознесенский и Ян Шенкман. — “НГ Ex libris”, 2005, № 48, 29 декабря.
Василий Аксенов: “В течение года я прочел 68 романов, номинированных различными организациями на эту премию. И испытал, в общем, колоссальное разочарование. Как в литературе, которую пришлось прочесть, так и в своем судействе — потому что судил-то я не один, а в обществе еще четырех персон. И я почувствовал, как в конце концов против меня была сплетена интрига, а в результате я оказался один против четырех. Что у меня вызвало все-таки не очень сильное, но сдавленное негодование. И я отказался провозглашать их победителя. Поскольку мой был довольно похабным образом отвергнут”.
Олег Зайончковский: “Речь о скандальной истории с последними букеровскими присуждениями. О том, что многое из того, что могло бы запомниться (не мне, так читателю) в этом году, было выброшено — частью из длинного, частью из короткого букеровских списков. Выброшено благодаря главным образом самоуправству председателя жюри Аксенова. Вот говорят: „Береги честь смолоду”. Мудрая заповедь, но я бы добавил, что честь беречь неплохо бы и в старости”.
Афанасий Мамедов: “Событие года для меня — букеровская интрига, которая заставляет по-иному взглянуть на премиальный процесс в русской литературе. Это сигнал читателю: ищи писателя сам. Не жди маячков и наводок. И для писателя: деньги просто так никому не дадут”.