Вообще-то число подобных зданий невелико. Их всего шесть. Одно из них построено Дмитрием Бархиным на Почтовой улице и так достоверно повторяет черты построек, которые Грабарь приписывал Баженову, что может показаться новоделом, воссозданным на месте снесенного подлинника. Здесь уместно заметить, что подобное строительство (новоделов), по аналогии с подделкой иных художественных произведений, выдаваемых за подлинник, следовало бы считать мошенничеством и отнести к числу деяний, преследуемых законом. Но только в данном случае автор ставит под проектом свою подпись и потому наказанию не подлежит. Однако сомнения в правомерности подобного решения все-таки возникают.
Нынче в России модно фотографироваться в одежде и аксессуарах, принадлежащих великим мира сего, давно его покинувшим. Точно так же можно в подобном виде позировать художнику-портретисту. Однако и то и другое в большей мере свидетельствует об отсутствии собственного достоинства, нежели об изысканном вкусе. Откровенно карнавальная архитектура, судя по всему, следует той же моде и потому пользуется спросом. Заказ исполнен должным образом, с доскональным знанием предмета, и это, конечно, похвально, но только повода для карнавала на Почтовой никак не обнаруживается. Дом-маска оказался в ряду унылых зданий. Аляповато подремонтированный сосед справа ансамбля с “ряженым” домом не составляет, а во дворе открывается и вовсе неприглядная картина. Белинский цитировал высказывание критика Каченовского о поэме “Руслан и Людмила”: она, дескать, произвела такое же впечатление, как “если бы в Московское благородное собрание втерся гость с бородою, в армяке, в лаптях и закричал бы зычным голосом: „Здорово, ребята!”” На Почтовой случилось нечто противоположное — вельможное здание окружают убогие простолюдины.
В другом случае Максим Атоянц декорировал дворовый фасад старого дома классическим сюжетом, за которым скрыта квартира заказчика. Контраст видавшей виды стены и ее украшения подобен немытому блюду, на котором преподнесен деликатесный продукт. Маска, надетая в карнавальную ночь, наутро выбрасывается или кладется в сундук до очередного скоротечного празднества. Не к месту приставленная архитектурная маска становится чучелом.
Еще один опус Бархина в классическом духе стоит на “Туполев-плазе”. Есть отдельный вопрос, касающийся модных нынче словосочетаний. Андрей Николаевич подивился бы соседству своей фамилии с незнакомым словом. Он бы не понял и то, что значит название “Барвиха хилл”. Что же касается плазы, то здесь постройка, стоящая в центре, отражается в стеклянных плоскостях окружающих строений. Имитация памятника смотрится в “зеркала”. И здесь не обошлось без маскарадного камзола. Конечно, если клиент поощряет эксперименты и это доставляет удовольствие автору, за него можно порадоваться. Но карнавальная архитектура не принесет российскому зодчеству мировой славы. Вряд ли на этом пути вызреет что-либо грядущее.
Больший интерес представляют три других здания, о которых можно сказать, что они под стать лучшим вариациям на классические темы, созданным в советские времена. Дом Ильи Уткина в Б. Левшинском, названный “Дворянским гнездом”, на дворянский не похож. На мой взгляд, такую архитектуру (речь о всех трех домах) следовало бы называть буржуазной. Буржуазное — значит, добротное, надежное, дорогое, модное — словом, то самое, что способствует утверждению общественного положения владельца. Данному дому в этом не откажешь, но его формы и, в частности, четверо близнецов-атлантов, несущих не тяжкий груз, явно “с чужого плеча”.
Дом Михаила Белова в Филипповском переулке, называемый “Помпейским”, представляется слишком нарядным, как если бы он предназначался исключительно для праздничного проживания. Для будних дней он чересчур ярок. Если бы он был игрушкой, его следовало бы повесить на елку. В чем-то он под стать чайному дому на Мясницкой. Утонченные колонки верхнего яруса напоминают айваны хивинских гаремов. Но в отличие от холодного колорита, уместного в жарком климате, здесь, в холодном, преобладает жаркий. Однако тут есть своя гармония, и вся эта “помпея” мне симпатична.