Жена Рябинина, Людмила, по авторскому выражению, выглядит как «царевна-лебедь, золотоволосая, с маленькими белыми ножками». Персонаж из сказки, которой в угрюмых обстоятельствах «Третьей правды» и не пахнет.
Смерть Рябинина скорее похожа на эпизод из триллера. Вместо бульдозеров, которые просто ломали деревья ради прокладки «высокого вольта», Ивану вдруг привиделось, что «оборванные, грязные люди рвали на куски издыхающую лошадь <...> падающие деревянные опоры и глыбы земли рушились на людей, давили их, ломали ноги и руки, сплющивали головы <...> крики, кровь <...> выстрелы из окон». Пораженный невыносимой картиной, Рябинин умирает от разрыва сердца. Неромантично, слегка сюрреалистично, но и эффектно.
И вершина абсурда — поминки по Ивану. Селиванов из деревни сбегает в Слюдянку — небольшой город на западном берегу Байкала. И там он вначале бежит в церковь, затем — в здание КГБ, где задает совершенно невероятный вопрос: «Власть наша, советская которая, как долго она, родимая, еще нами править будет?» И уж затем он идет в ресторан, где напивается, а затем получает ножом в бок. И вся эта фантасмагория случается с Селивановым в день (вечер) поминок по его другу. В этом можно увидеть некие параллели с «Братьями Карамазовыми», когда Митя в самые неподходящие моменты уезжает в Мокрое. А можно — противопоставление жизни и смерти, сознательно приниженное до уровня если не фарса, то гротеска.
Павел Басинский утверждает, что именно Селиванов («хитрющий мужик, „убиец”, жмот»), а не Рябинин («отсидевший полжизни и пришедший к вере») стал любимым героем Бородина. Вряд ли все настолько однозначно. Дело скорее в том, что пусть Рябинин — сюжетообразующий персонаж (без него ничего бы не произошло), Селиванов — важнее. Рябинин отсутствовал двадцать пять лет, а Селиванов был на месте. Повесть начинается и заканчивается Селивановым. Именно он, со всеми своими недостатками, воплощает ту силу, которая торжествует вопреки всему. Ведь Селиванов-то жив, невзирая на удар ножом («Во жизнь собачья! Помереть и то по своей воле не дадено», — говорит он, подтверждая витальность своей правды), а Рябинин умер.
А с третьей правдой все несложно. Селиванов утверждает: «Батя-то мой и от красных и от белых отмахался и меня уберег. Пущай, говорил, они бьются промеж собой, а наша правда — третья». Эта мысль не нова, однако для Бородина, очевидно, имела серьезное, если не ключевое значение. Он не был ни красным, ни белым. У него была своя правда. На его счастье, он встретил единомышленников. Он ни с кем не боролся («Я вовсе не боролся с властью, это она боролась со мной как с безнадежно инородным существом» — «Без выбора»), он просто всегда жил по-своему, по своей правде, и не важно, какой она была по счету — первой или сотой. (Примечательно, что во время событий сентября — октября 1993 года Бородин не поддержал ни одну из сторон, хотя активно участвовал в происходящем: снимал события на камеру и вывозил раненых на своем автомобиле.)
Время между двумя арестами, а это девять лет, стало для Бородина самым сложным периодом в жизни. Отсутствие стабильной работы, как следствие — постоянные материальные проблемы. Сразу после освобождения, в 1973 году, он был сослан под официальный надзор в Белгородскую область, где жили его родители. В том же году он второй раз женился и уехал с женой жить и работать в тайгу, сам Бородин — сторожем в зверпромхозе, а она — разнорабочей без оклада. В следующем году они вернулись в столицу и Бородин устроился помощником составителя поездов на одной из железнодорожных станций. Потом они опять работали в тайге, а в 1976-м переехали в подмосковные Петушки, где Бородин работал в санэпидемстанции кладовщиком и завхозом. Замечательные профессии для писателя, учителя по образованию... Одновременно его постоянно держат под контролем сотрудники «органов», которые, как пишет сам Бородин, целенаправленно его готовили ко второму аресту, который и произошел 13 мая 1982 года в Москве.