С другой стороны, из ее судьбы, слава богу, выпали не только карлик-муж, но и мнимый брат его, Тахтамыш, — интеллигентный человек, сын погонщика верблюдов, носитель татарского эпоса. Ей несказанно повезло — она нашла партнера, как и полагается современной девушке нормальной западной ориентации.
А что же читатель? Читатель устал. В аннотации к книге говорится о “карнавальном мироощущении”. Это не карнавал. Это турецкий базар, где нет иерархии вещей. Где соленые помидоры лежат на индийских шелках, где алмазные остроты затоптаны в тесноте и мешанине, а фальшивые стекляшки (попадаются и такие) дразнят глаз на прилавке... Зачем, например, на этом карнавале отец Питирим и Елоховский собор, которые в любом русскоязычном тексте не могут не значить ничего — а здесь катятся, как пустая жестянка по асфальту. Дина Рубина, автор предисловия, восхищается мастерством Москвиной-повествовательницы. “Как она это делает?” Да так, как делали и раньше хорошие мастера. Неожиданные и смешные перечисления, как у Рабле (помните знаменитый перечень “подтирок” для зада, увенчанный пушистым гусенком?), боковые сюжеты-сценки, как у Гоголя (поручик, примеряющий сапоги ночью в гостинице, в “Мертвых душах”), — все она умеет прекрасно, но это работает вполсилы: слишком много, слишком извилисто. Какое-то домодельное рококо.
Как, судя по ее же описаниям, и те удивительные свитера, которые она вяжет друзьям и поклонникам: “На груди Иаков, борющийся с Ангелом, на спине — переход Суворова через Альпы, а на рукавах скалистые ландшафты островов Франца-Иосифа, птичий базар и полярное сияние”.
Мы жили, и разве это не было здорово?
Мальчик и Левик шагали по улице, а я из окна смотрела им вслед. И разве это мгновение не было нашей вечностью?
“Гений безответной любви” — самое доброе из всех безусловно добрых сочинений Марины Москвиной: о ее первой любви, о друзьях — художниках и журналистах, о ее замужестве, семейной жизни, ее буднях и мифологии. И самое внутренне осмысленное, взвешенное. Героиня романа — Люся (см. Мила в “Днях трепета”) по прозвищу Мишадоттер. Теперь отец у нее еврей, а мать русская. История брака — другая. Но, по существу, — это все та же героиня. Отец — на сей раз преподаватель, а не барабанщик, но его еврейская родня так и тащится за ним по тексту. Хотя здесь это, в общем, не так важно. Этот колорит наряду с буддизмом, экзотическим вязанием и психоанализом — лишь одна из красок на полотнах нескольких рассказов. Я не оговорилась. Где-то с середины становится ясно, что “роман” состоит из серии глав-рассказов: это части романа же “Утопленник”, который пишет героиня, записки и признания, которые Люся адресует своему психотерапевту Гусеву, устные монологи и диалоги (с тем же психотерапевтом). Муж, сын, друзья только изредка подают реплики. Драматизм происходящего заявлен тем, что Люсе предсказана скорая смерть и она торопится писать свой роман, чтобы увековечить “всю свою жизнь”, а также “тех, кого я люблю и кто любит меня, для кого я еще что-то значу”. В это же время она, тяжело пережив измену мужа, лечится у психотерапевта. В итоге: надо не исчезнуть — этого нельзя, а жить другую, следующую жизнь, как полагается у буддистов.
Люся сдержанна, насмешлива, мудра, весела и только чуть печальна. Она вспоминает “для врача” различные события своей жизни. Вот как звучит эпизод изнасилования, случившегося когда-то: “Вновь и вновь прокручивая эту киноленту, я вижу два раскаленных провода, две горячие линии, по которым шли токи моего сознания: выжить и наблюдать (здесь и далее курсив автора. — А. Ф. ). Тогда я еще не знала, что выжить в подобных случаях сложнее всего потом, однако при общем оптимистическом настрое и некотором жизнелюбии стресс от насилия длится совсем недолго — лет пять или шесть... Однажды я не выдержала и рассказала об этом Левику (мужу. — А. Ф. ). Но Левику стало так страшно, что он ничего не услышал”.
Рассказы и эпизоды написаны в разной тональности, и только общие герои поддерживают их сосуществование. Самый лучший (глава вторая) — “Ричард Львиное Сердце”, об отце героини. В отличие, скажем, от “Дней трепета”, его хочется перечитывать, и не раз. Недурна и “Улыбка Фредерика” про “усыновление” маленького кита. А также глава седьмая — “Почему на Ван Вэя не садились птицы” — о смерти Люсиного друга, художника Паши Финикова. Прелестно аукается в каждом рассказе сквозная новелла о Коле из Гваделупы, который звонит по ночам со своего острова с самыми неожиданными сообщениями.