А Глеба Глебыча похоронили на кладбище в Кронштадте. Было ему двадцать три года. Такая вот штука.
Веселые человечк и: культурные герои нашего детства. Сборник статей. М., «Новое литературное обозрение», 2008, 544 стр.
Это сборник статей про самое дорогое — мир детства. Заглавие — лукавое: если Незнайка и Элли, Малыш и Карлсон определенно человечки, то Винни Пух с Чебурашкой — явно нет.
Впрочем, парад человечков начинается с Володи Ульянова, такого, каким мы видели его на октябрятских звездочках. История Изумрудного города на советской земле излагается в чрезвычайно толковой статье Энн Несбет, а Илья Кукулин пишет о саге Носова про коротышек как о сложной вещи со многими смыслами. Это опись персонажей детской субкультуры от Буратино до Масяни. Однако ж обнаруживается некоторое количество опечаток (это нормально, без ошибок не бывает) — например, перепутаны подписи к иллюстрациям, изображающим Раневскую в фильмах «Подкидыш» и «Золушка», что легко восстанавливается и не мешает сравнению ее образа с фрекен Бок из известного мультфильма о Карлсоне. Но это все мелочные придирки.
Все же я обнаружил и то, что я бы назвал особенностью метода. Есть такой неглупый американский человек Марк Липовецкий. Он пишет о Буратино, и пишет, в общем, справедливые вещи, однако вдруг помещает в своей статье «Буратино: утопия свободной марионетки» два профиля человека с длинной турецкой трубкой, взятых из рукописи Алексея Толстого. Дальше он замечает: «Этот момент парадоксальным образом связан в сознании Толстого со Сталиным. Это отчетливо видно по рукописи пьесы „Золотой ключик” <...> Возникающая несколько раз ассоциация между мотивом своего театра и образом Сталина позволяет предположить, что Толстой мысленно обращает к Сталину мечту о собственном театре — иными словами, об игре по своим правилам». Мне это утверждение представляется ошибочным. Нет, я совершенно не спорю, что такое мысленное обращение к Сталину в голове Алексея Толстого присутствовало — отчего нет? Однако база для этого вывода довольно странная. Есть два профиля с турецкой трубкой, но, воля ваша, она вовсе не похожа на короткую трубку Сталина. Впору крикнуть, как Фрейду: «Видишь ли, дочка, бывают просто сны». Отчего не предположить, что Толстой просто изобразил Карабаса таким, каким видел его, — с трубкой, снабженной длинным мундштуком, с бакенбардами... Да и дело с концом — безо всяких эффектных выводов. Бывают просто Карабасы и просто трубки. Наверное, если бы тут было портретное сходство, признаваемое всеми, то я пошел бы на попятную. Или если бы в самой рукописи был обозначен товарищ Сталин — хотя бы инициалами. А так мне совершенно не видно, что это вождь народов, да еще и никакой «отчетливости» я тут не наблюдаю. Не всякий усатый человек — Сталин.
Лидия Лотма н. Воспоминания. СПб., «Нестор-История», 2007, 280 стр.
Собственно, это история не моя, а Лидии Лотман, рассказанная в ее мемуарах. Лидия Лотман — старшая сестра знаменитого филолога Юрия Лотмана. Например, она рассказывает, что Пропп, встретив его после войны в коридоре Ленинградского университета, сказал: «Постойте — Вы брат Лиды Лотман... Нет, Вы сами Лотман!»
С этими воспоминаниями обидная штука, и они подтверждают давно сделанное мной наблюдение. Мемуары порядочного человека заведомо скучноваты. И чем человек порядочнее, тем большую досаду ты испытываешь от чтения его воспоминаний. Дело в том, что человек нравственных правил все время себя останавливает, он тревожится о том, как бы кого не задеть, не навредить. И в итоге упускает из рук яркий воздушный шарик занимательности.
Другое дело какой-нибудь охальник вроде Валентина Катаева. Раззудись, плечо, размахнись, рука, чем ярче он напишет о бывшем и небывшем, тем нерушимей будет картина придуманных событий и неистребимей мифы о знаменитостях. Лидия Лотман рассказывает о Гуковском, Эйхенбауме, Томашевском, Вацуро, Лихачеве и, конечно, о своем брате, однако ж это звучит как речи на научных юбилеях хороших ученых. Я знаю особую прелесть этих речей — уважительных, снабженных шуткой или деталью, но при этом сдержанных.
Но кто за это бросит в мемуариста камень? Не я, во всяком случае. Мемуары — вещь хорошая, в частности тем, что в них обнаруживаешь фразы третьих лиц.