Я бы не стал смеяться над рифмами и ошибками — и не только в силу биографических особенностей (я принадлежу к тому поколению, которое помнит, как были похожи линейки пионерских лагерей и военные городки). Эмоции — настоящие, вполне себе хтонические, как сказали бы образованные люди.
Не сказать, что непосредственность и искренность самодостаточные качества, нет. Но армейский фольклор — это какое-то очень важное варево, питательный (или не вполне питательный) бульон, из которого получились целые поколения. Вот песня «Авганистан» (орфография и пунктуация авторские):
Опять тревога опять мы
Ночью уходим в бой
Когда же дембель я
Мать увижу и дом родной
Когда забуду как полыхают
В огне дома
Здесь в нас стриляют
Здесь как и прежде идет
Война
За перевалом в глухом
Ущелье опять стрельба
Остались трое лежать
На камнях веть смерть
Глупа
Аможет завтро на этом
Месте останусь я
Здесь в нас стреляют
Здесь как и прежде идет война...
Или другая, поглаже — и более известная:
Афганистан, Афганистан —
Письма редко приходят к нам
А шофер держит руль, только сердце стучит:
Впереди перевал, а на нем басмачи.
Не отстать от своих, пока день и светло.
Ночью пуля летит в лобовое стекло.
А когда ты идешь, за спиной автомат,
И тогда ты поймешь, что такое солдат.
Ведь не зря ты пошел воевать в ДРА —
Чтобы мама в Союзе спокойно спала.
А в родном краю, где сады цвели,
Где светло и тепло от любимой земли,
Ждали девушки нас, мама, вытри глаза,
Мы ведь живы пока и вернемся назад.
По дорогам крутым, сквозь пески и туман,
Рвутся в гору ЗИЛы, надрывая кардан.
Автоматы в руках, передернут затвор,
Не остаться в горах — так молись на мотор...
Сейчас то и дело люди в разной стадии общественного безумия придумывают прошлое (давнее и недавнее). Мы то и дело читаем мемуарные списки обид от советской власти, но и списки ее благодеяний (по выражению Юрия Олеши) тоже читаем регулярно.
Между тем в аналитической части книги я обнаружил такое утверждение: «В целом солдатские песни Америки и Израиля отличает от российских гораздо большее внимание к смерти и отсутствие упоминаний об утраченной или утрачиваемой любви». Это мысль, которая требует обдумывания, — такие наблюдения говорят о многом. Равно как и то, что мотив женской верности-неверности в русских солдатских песнях — вечный. Он не в Советской армии родился и не с ней исчез — чего там, можно вспомнить замечательную песню Константина Симонова «Как служил солдат...». Понятно, что, вытаскивая истину из темноты за этот хвостик, можно сказать, что в Израиле служат и мужчины и женщины и при малых расстояниях и частых увольнениях ситуация другая.
Александр Филюшки н. Андрей Курбский. М., «Молодая гвардия», 2008, 299 cтр. («Жизнь замечательных людей»).
Александр Филюшкин всего два года назад защитил докторскую диссертацию в Петербурге. Но о времени Ивана IV им уже написано довольно много, и жизнеописание Андрея Курбского носит следы именно научного подхода (в «ЖЗЛ» бывает два акцента — либо писательский взгляд на персону, либо научный). Видимо, поэтому Филюшкина упрекали в недостаточной развлекательности. Однако даже самый сухой взгляд на жизнь Курбского лучше всякого детектива. Документы (или умолчания) куда сильнее авантюрного сюжета. Судьба Курбского трагична, и перемена участи не несет ему ни личного счастья, ни устойчивого политического положения. Филюшкин довольно аккуратно занимается разбором стереотипных образов Курбского: «Курбского-диссидента», «Курбского-предателя», «Курбского-полководца», наконец «Курбского-писателя» — корреспондента Ивана Грозного и переводчика «Диалектики» Иоанна Дамаскина. Все эти образы в массовой культуре существуют как бы отдельно, причем в рамках каждого поступки Курбского всегда гиперболизируются.
Удивительно странна личная судьба Курбского после его бегства. С одной стороны, — литературный кружок, изучение иностранных языков, достаток, ковельское имение. С другой — неудачный брак, развод. Одна судебная тяжба за другой, причем с переменным успехом. Войны с соседями — совершенно натуральные войны, кстати, которые были тогда делом, в общем, обыденным. Но тут доходит до анекдота: Стефан Баторий велит заплатить долг Курбскому, а шляхтич все равно не платит. Шляхтича объявляют вне закона, но он разгоняет правительственные войска, и Курбский прекращает требовать возврата долга.