Имманентный метод, как его толковал М. Л. Гаспаров и как он описывал его в своей известной статье, кажется мне и внутренне противоречивым, и не очень полезным. Почему внутренне противоречивым? Потому что он, по определению, не должен выходить «за пределы того, о чем прямо сказано в тексте», не должен содержать «сопоставлений с другими текстами» [43] . Но, например, ритм и строфика (которые включаются в имманентный анализ) — октава, сапфическая строфа и т. д. — неявно подразумевают сравнение с чем-то, лежащим «за текстом», и без этого лишены смысла. Вообще, абсолютно изолировать текст невозможно, ведь каждое слово в нем связано с прежним его бытованием в литературе… да хотя бы с Толковым словарем, который тоже — внешний текст.
Но даже если закрыть глаза на это противоречие, что может дать анализ, если взгляд анализирующего ограничен искусственными шорами? Возьмем, например, стихотворение Пушкина «Предчувствие» («Снова тучи надо мною…»), которое Гаспаров разбирает в упомянутой статье. По сути, это жанр валедикции , прощальной элегии:
…Но, предчувствуя разлуку,
Неизбежный, грозный час,
Сжать твою, мой ангел, руку
Я спешу в последний раз.
Вот итог имманентного анализа этого стихотворения: «Никаких особенных открытий мы не сделали (хотя признаюсь, что для меня лично наблюдение, что в этом мире (художественном мире А. С. Пушкина. — Г. К. ) нет природы, быта и интеллекта и что в нем прошедшее время через настоящее и императив плавно приближается к будущему, было ново и интересно)» [44] .
Я не знаю, кому и зачем нужно это наблюдение. Образцово-логический анализ оказывается в конечном счете пустым. Содержательный разговор получился бы, если сравнить «Предчувствие», например, со «Стансами к Августе» Байрона: «Когда время мое миновало / И звезда закатилась моя, / Недочетов лишь ты не искала / И ошибкам моим не судья…». Или со знаменитой немой сценой в передаче Офелии (перевод Б. Пастернака):
Он сжал мне кисть и отступил на шаг,
Руки не разнимая, а другую
Поднес к глазам и стал из-под нее
Рассматривать меня, как рисовальщик.
Он долго изучал меня в упор,
Тряхнул рукою, трижды поклонился
И испустил такой глубокий вздох,
Как будто перенес в него остаток
Последнего дыханья, вслед за чем
Разжал ладонь, освободил мне руку
И удалился, глядя чрез плечо.
Но это был бы уже сравнительный анализ.
[1] В 1945 году оно было напечатано Оденом с выпуском одной проблемной строфы. См. далее.
[2] Бродский И. Об Одене. (С параллельным англ. текстом.) СПб., 2007, стр. 119. В некоторых случаях перевод уточнен по английскому оригиналу.
[3] Там же, стр. 121.
[4] Цит. по: Fuller John. A Reader’s Guide to W. H. Auden. London, 1970, p. 260.
[5] Перевод А. Сергеева.
[6] Переводы Йейтса здесь и далее, за исключением «Пасхи 1916 года», принадлежат автору статьи.
[7] Бродский И. Об Одене, стр. 85.
[8] Там же, стр. 127.
[9] Там же, стр. 57.
[10] Бродский И. Об Одене, стр. 149.
[11] Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая. СПб., 2006, стр. 374.
[12] Полухина В. Бродский глазами современников. Книгапервая. СПб., 1997, стр. 271.
[13] ИзпоследнегостихотворенияЙейтса «The Black Tower» (1939): «That all are oath-bound men» и «Stand we on guard oath-bound».
[14] Изстихотворения «Nineteen Hundred and Nineteen»: «The swan has leaped into the desolate heaven» («Взлетаетптицавпустотунебес…»).
[15] Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая, стр. 374.
[16] Бродский И. Об Одене, стр. 57.
[17] Auden W. H.: «The Public v. the Late Mr William Butler Yeats». — «Partisan Review», 1939, spring; «Yeats: Master of Diction». — «The Saturday Review», 1940, 8 June; «Yeats as an Example». — «Kenyon Review», 1948, spring; «I Am of Ireland». — «New Yorker», 1955, 19 March; «The Private Life of a Public Man». — «The Midcentury», 1959, October.