Но Время, и богов испепелив,
течет, играя.
Субстанции властительнее нет,
неумолимей, неу-
ловимей! Твоему, поэт,
Оно сродни напеву.
* *
*
Такая драма случилась с Анненским-поэтом. Дай бог, чтобы его судьба как человека была иная. Но драма, развернутая в его поэзии, останавливается на ужасе — перед бессмысленным кривлянием жизни и бессмысленным смрадом смерти. Это — ужас двух зеркал, отражающих пустоту друг друга.
Владислав Ходасевич
Допустим, как поэт я не умру,
Зато как человек я умираю.
Георгий Иванов
Друг друга отражают зеркала —
житейский чад и мерзость разложенья.
И остается разве что зола
стихов в конце земного униженья.
А музыка потом спалит других.
Мы для нее, играющей, — поленья.
Иван Ильич, достигший просветленья,
мне дорог меньше строчек дорогих.
И ты, беглец парижский, на чердак
заброшенный и в зеркало глядящий
в предощущенье смерти предстоящей,
не думай: в Царском было точно так.
Живи пока. Но свой язык змеиный
умерь, а лучше спрячь его навек.
Не, как поэт, умри — как человек…
Грядет закат, закат холодно-дынный .
Альпы
Ессе Г. Гессе
1
Великие немецкие могилы —
в немом снегу: у мелоса нет силы
вдыхать небес остуженный азот.
От Монтаньолы до престола Бога
безропотна кремнистая дорога,
ведущая пургу через Мюзот.
Гельвеция! Игра стеклянных бус!
Здесь заключен мучительный союз
глубоководных Муз с сынами века —
заложниками сна. И холодна
почти бескислородная страна,
построенная не для человека.
Но изумлюсь: простак Иоахим
в Давосе жил и воздухом сухим
дышал упруго — яблоко из плоти, —
столь ощутим, что нет тоски сильней —
с ним встретиться... пусть — в сонмище теней,
в голубизне, в ослепшей позолоте...
Х вала тебе, Волшебная гора
Е вропы, где прохлада и жара
С оединились! Разума и чувства
С оюз ненарушим среди высот
Е динственно возможного искусства.
М ы пишем не для женщин и красот,
А для пространства внутримирового,
Н о не дано трехкоренное Слово
Н ам, вне себя, понять: Weltinnenraum.
Р едеет речь живыми небесами
И ных времен. Альпийскими лесами —
Ль няным плащем — покрыт всемирный храм,
К рупчатой солью гибельных морозов.
Е жевой рукавицей стоеросов
он — и повернут внутрь, к Иным Мирам.
2
Элизийский роман о Швейцарии горной,
ледяной безвоздушный Давос,
мы проходим тропой синтаксически-торной,
словно впавшие в анабиоз.
Нас ведет восхитительный старец — с сигарой,
улыбающийся, как дитя, —
добрый бюргер, ганзейский союз с Ниагарой
Темноты заключивший шутя...
В царстве мертвого мы слюдяного ландшафта.
И хитрец молодой среди нас.
Группа праздных гуляк. Сеттембрини и Нафта —